Как и было решено ранее, 7 июля утром я выехал в Киев, в штаб Юго-Западного фронта, чтобы добиться пополнения частей корпуса танками, автомашинами и другой боевой техникой. Необходимость такой поездки диктовалась, что называется, самой жизнью: в корпусе, не считая обслуживающих и приданных частей и подразделений, оставалось немногим более 1500 бойцов и командиров при 50 танках.
Моими спутниками были старший политрук С. Н. Новожилов, вооруженный автоматом боец и шофер И. Климов. Небезопасный наш путь проходил через Житомир, на окраинах которого мы неожиданно услышали перестрелку. Оказалось, что какая-то немецкая часть все же прорвалась к городу с юга, там и шел бой по ее ликвидации.
Приготовив оружие и гранаты к бою, я решил проскочить через город на большой скорости. Красноармеец Климов великолепно справился с этой задачей, и через четверть часа наша машина мчалась уже в сторону Киева. Командный пункт фронта размещался в Святошино. Там меня принял начальник штаба генерал-лейтенант М. А. Пуркаев. Невысокого роста, широкоплечий, с массивной головой и удивительно густой шевелюрой, он жестом руки предложил мне сесть. Молча слушал генерал мой доклад. Держался, как мне показалось, сугубо официально, и я уже было пожалел, что не дождался члена Военного совета, который должен был прибыть на КП только к вечеру.
Однако постепенно лицо начальника штаба оживилось. Он стал расспрашивать о подробностях боев, о настроении личного состава, работе штаба корпуса, материальном обеспечении частей. Его большие карие глаза смотрели через пенсне с выражением неподдельного интереса ко всему, что касалось боевых действий наших войск и войск противника. Видно было, что информация из первых рук не часто поступала в его распоряжение.
— Дорогой товарищ Калядин, — как бы извиняясь, сказал он под конец, — я, к сожалению, далеко не все могу решить своей властью. Но вашу просьбу поддержу непременно.
И тут же, подняв трубку, генерал Пуркаев связался с командующим генерал-полковником М. И. Кирпоносом. Начальник штаба говорил спокойно, выразительно, расставляя акценты на главном, в чем нуждался наш корпус. И я понял — этот человек пользуется большим авторитетом у командующего, понял, что уеду не с пустыми руками. Не знаю, что ответил по телефону Кирпонос, но генерал Пуркаев произнес лишь одно слово: «Есть!» — и положил трубку. Затем внимательно и как-то строго посмотрел мне в глаза и сказал:
— Идите к командующему. Он приглашает вас. Пока будете у него, я подготовлю необходимые распоряжения. Желаю успеха, — и крепко пожал мою руку.
Когда я открыл дверь в кабинет, командующий уже вышел из-за огромного письменного стола на середину комнаты и шагнул мне навстречу. Впервые я увидел его так близко. Передо мной стоял высокий, стройный, в хорошо пригнанном кителе генерал. Черные волосы, расчесанные на пробор, и большие голубые глаза делали его лицо очень привлекательным.
Я представился. Кирпонос усадил меня за длинный, покрытый зеленым сукном стол для гостей и сам присел в торце стола, где лежал заблаговременно приготовленный большой блокнот и аккуратно отточенный карандаш.
С большим вниманием и доброжелательностью выслушал он мой короткий доклад о нуждах корпуса и обстановке, сложившейся в его частях и соединениях.
— Цель вашего приезда мне известна от генерала Пуркаева, а еще раньше от товарища Фекленко. Он мне звонил. — Генерал-полковник сделал небольшую паузу, словно собираясь с мыслями, а затем продолжал: — Нам известно, что корпус понес большие потери, что бойцы и командиры воюют мужественно, геройски. Ваш корпус сыграл одну из главных ролей в разгроме передовых частей ударной группировки врага... Знаю, как тяжело пришлось 19-му механизированному в этих боях, особенно в период контрударов под Дубно и Ровно, на реке Горынь и в междуречье. Нелегким был его путь. И немудрено, что у вас осталось так мало танков...
Командующий встал, несколько раз прошелся по кабинету. Потом вновь сел на свое место и начал задавать мне вопросы. Его интересовало буквально все: и характер проведенных корпусом боев, и тактика противника, и наши приемы борьбы с ним, и особенно истребители танков. Командующий фронтом не делал скидки на то, что ведет разговор не с командиром, а с политработником. Он требовал конкретной характеристики боевых действий танковых дивизий, оценки тактической зрелости их командиров. Подробно расспрашивал и о политико-моральном состоянии наших воинов, а также солдат противника.
Ответив на все вопросы, я откровенно рассказал о перебоях в снабжении войск вооружением и боеприпасами, о неумении некоторых командиров и штабов наладить и постоянно поддерживать устойчивое управление войсками, о связанных с этим неудачах в организации согласованных действий корпусов при попытке овладеть городом Дубно, о слабом взаимодействии между родами войск внутри соединений и частей. Рассказал и о мерах, которые уже приняты и принимаются командованием и отделом политической пропаганды корпуса для устранения этих недочетов, о способах и методах партийно-политического обеспечения боевых действий войск.
Командующий слушал со вниманием, делал в своем блокноте пометки и вновь задавал вопросы. Только позднее я понял, что он, видимо, уже знал о предстоящем введении в Красной Армии с 16 июля 1941 года института военных комиссаров. И не случайно в ходе беседы несколько раз подчеркивал: «Вы комиссар».
Закончив доклад и ответив на все вопросы, я ждал решения командующего фронтом. Положив обе руки на стол, он задумался. Потом начал тихо говорить. Рисуя общую картину, сложившуюся на Юго-Западном фронте к тому дню, он подчеркнул, что гитлеровское командование, используя внезапность нападения и свое превосходство в численности, технической оснащенности и боевом опыте, сумело захватить стратегическую инициативу. В силу этого мы оказались в очень невыгодном положении. Именно потому на данном этапе войны единственно возможным для нас способом ведения боевых действий на всех фронтах является стратегическая оборона. Задача при этом заключается в том, чтобы обескровить и остановить врага, вырвать у него инициативу.
— Задача очень важная, сложная и трудная, но это время не за горами, — подчеркнул генерал-полковник Кирпонос. — В стране идет быстрое развертывание Вооруженных Сил, создаются стратегические резервы. Авиационная и танковая промышленность, которые начали бурно развиваться накануне войны, приступили к серийному производству мощных танков, новых истребителей и бомбардировщиков, превосходящих по качеству и боевым возможностям немецкие танки и самолеты аналогичного назначения. В ближайшие месяцы мы будем получать это оружие в нарастающем количестве. Центральный Комитет партии, правительство, Совет Обороны, Ставка Главного Командования делают все возможное, чтобы ускорить процесс накопления сил для перехода в контрнаступление. Об этом, товарищ Калядин, должны знать все бойцы, командиры и политработники сражающихся дивизий, полков, батальонов, — подчеркнул командующий фронтом. — Тогда и боевой дух войск будет высоким, и меньше окажется маловеров и трусов.
Я доложил, что в войсках корпуса случаи проявления малодушия единичны, что командиры и политработники всеми доступными средствами и методами доводят до сознания красноармейских масс правду о титанической работе партии и народа во имя торжества нашего правого дела.
— Очень хорошо, — оживленно откликнулся Кирпонос. — Вот вы говорили, как командиры дивизий, полков, батальонов научились в ходе сражений распознавать тактику врага, заставлять его менять ее под фланговыми ударами наших танковых частей и соединений. Это же отличный пример того, как даже при вынужденном отступлении войск командно-политический состав Красной Армии приобретает неоценимый опыт организации боя, управления частями и боевой техникой.
Выразив твердую уверенность, что гитлеровские части, брошенные против войск Юго-Западного фронта, будут обескровлены и разбиты, командующий фронтом перешел к конкретным нуждам 19-го мехкорпуса. Он сообщил, что Военный совет может выделить сейчас лишь один танковый батальон, полностью укомплектованный людьми и техникой.
— По вооружению его мощь, по существу, равна мощи полка, — сказал улыбаясь генерал. — Все танки новые, Т-34. 52 единицы! Удовлетворены?
Я не преминул заметить, что корпусу хорошо было бы получить по крайней мере по одному такому батальону на дивизию.
— Сейчас такой возможности нет, дорогой комиссар. Нет. Тяжело, очень тяжело у нас с резервами. И передайте всем командирам от моего имени, чтобы берегли людей и технику, умело использовали танки, их огневую силу, ходовые качества. И танкистов тоже надо беречь. Война только началась. Готовить кадры в военное время трудно.
Связавшись по телефону с генералом Пуркаевым, а затем с командующим бронетанковыми войсками фронта генералом В. Т. Вольским, генерал Кирпонос отдал им необходимые распоряжения, и мы распрощались.
Беседа с командующим осталась в памяти на долгие годы. Генерал Кирпонос был молодым, растущим военачальником. Он, конечно, понимал, что положение Юго-Западного фронта с каждым днем ухудшается, что впереди еще более тяжкие испытания. Но не терял веры в нашу конечную победу и умел вселять эту веру во всех, кто связан был с ним по службе...
От генерала Вольского вместе с проводником из его штаба я направился в танковый батальон, который располагался в лагере в пяти километрах от Киева. Лес хорошо укрывал танкистов от воздушного наблюдения. Новенькие тридцатьчетверки стояли ровными рядами в лесном парке поротно под специальными маскировочными сетями. Личный состав в то время обедал.
Представитель штаба вручил командиру батальона приказ о передаче подразделения в состав 19-го механизированного корпуса. Приказ предписывал оставить лагерь в 20 часов того же дня и убыть в район боевых действий корпуса. Командир батальона, молодой капитан, произвел на меня хорошее впечатление. За месяц до начала войны он окончил Бронетанковую академию Красной Армии, выглядел орлом, четко и немногословно доложил о состоянии подразделения, представил строевую записку. Затем я ознакомился с актом проверки боеготовности, которая состоялась 28 июня с. г. Из этого документа тоже было видно, что батальон находится в боеспособном состоянии, материальная часть исправна, вооружение выверено и готово к бою, личный состав обучен.
Через полчаса комбат построил бойцов и офицеров. Я поздоровался, обошел строй, познакомился с командирами рот и взводов, поговорил с некоторыми командирами танков и бойцами. Отличная строевая выправка и хороший внешний вид танкистов оставили благоприятное впечатление. В нескольких словах сообщил личному составу, что сегодня предстоит выступить на фронт, а завтра-послезавтра, возможно, принять боевое крещение. Рассказал о корпусе, его боевых традициях, успехах в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, обрисовал обстановку в полосе действий наших соединений.
Вопросов не возникло. Танкисты были довольны, что получают боевую задачу, радость светилась на их лицах. Люди горели нетерпением скорее сразиться с врагом. Попросив коммунистов и комсомольцев остаться, я отпустил остальных, и они разошлись по подразделениям. Членов и кандидатов партии было очень мало, даже не во всех танковых ротах имелись партгруппы. Комсомольская организация оказалась более многочисленной.
По национальному составу батальон был практически однороден, большинство составляли украинцы: киевляне, полтавчане, представители индустриального Харькова и даже донецкие шахтеры. Народ здоровый, веселый, у всех загорелые лица. Очень коротко — времени на сборы оставалось немного — я напомнил об авангардной роли коммунистов и комсомольцев в бою, о необходимости соблюдать строжайшую дисциплину и бдительность на предстоящем марше. Познакомился с парторгами, комсомольскими активистами.
— Мы, конечно, еще не были в боях. Но наши танкисты прошли хорошую школу на танкодромах и полевых учениях, — сказал секретарь партийной организации батальона младший политрук С. Туликов, когда мы с ним, комбатом и его заместителями остались одни. — Настроение в коллективе бодрое, люди рвутся в бой.
— Это неплохо, — заметил я. — А бой покажет истинный уровень достижений танкистов в боевой и политической подготовке.
Поинтересовались мы с Новожиловым и уровнем подготовки механиков-водителей. Прошедшие бои показали, что от мастерства этих специалистов зависит многое и в действиях экипажей, и в точности огня пушек и пулеметов. Командир батальона и его заместитель по политической части заверили, что эта категория специалистов имеет наиболее высокую выучку. Все механики-водители — бывшие трактористы, шоферы, мотористы. Одним словом, специалисты своего дела. Вождение боевых машин они освоили только на «хорошо» и «отлично».
— Но науку носят не за плечами. Это старая истина, — напомнил я. — Все, чем овладели в теории и на практике, пригодится вам в бою, товарищи. А там хорошая слаженность экипажа, понимание друг друга с полуслова, даже с жеста, — великое дело. Особенно важно взаимопонимание между стреляющим и механиком-водителем. Учтите это.
Под конец беседы условились, что в 20.00 батальон будет построен в походную колонну, а я к этому времени вернусь из штаба округа. Направляясь к выходу, мы прошли мимо командирской столовой, оборудованной в просторном шалаше. И, только учуяв приятный запах пищи, я понял, что изрядно проголодался, да и мои спутники — тоже. А тут еще попался на глаза белобрысый, румянощекий повар в белоснежном колпаке.
— Готова кухня к походу? — спрашиваю его.
— Так точно, товарищ полковой комиссар. Все в порядке. Кухня не подведет. Разрешите доложить?
— Пожалуйста, докладывайте.
— Для вас и всех командиров оставлен расход. Прошу к столу.
— А как же быть с шофером и автоматчиком, которые сопровождают нас?
— Они уже выполнили первейшую боевую задачу солдата, товарищ полковой комиссар! — расплылся в улыбке повар.
Мы от души посмеялись находчивости повара.
— Как, Сергей Николаевич, — обращаюсь к Новожилову, — принимаем предложение?
— Я лично — с великим удовольствием.
Заходим в столовую, моем руки, садимся за стол вместе с комбатом и его заместителями — и тут же просьба:
— Расскажите, пожалуйста, как дела на переднем крае? И если можно, подробнее...
Я рассказал обо всем коротко и без прикрас. Обратил их внимание на то, что немецкие танкисты как огня боятся наших КВ и Т-34, что умелое использование этих грозных машин в бою неизменно приносит успех. Рассказал о капитанах Архипове, Богачеве, Бокове, Старкове, об их ударах из засад, смелых рейдах по тылам врага.
— Главное в их действиях — спокойный расчет, решительность действий, разведка противника и взаимовыручка в бою... Извините, товарищи. Мне пора ехать, а старший политрук Новожилов останется с вами. До моего приезда он многое поведает вам, так как почти безвыездно находится в полках. И не забывайте о бойцах, младших командирах. Поделитесь услышанным с ними. На первых порах им понадобится ваше живое слово, моральная поддержка. Потом и они наберутся опыта, сами станут вашими верными помощниками в воспитании новичков. Народ у нас смелый, сообразительный, дружный. Так что вам предстоит влиться в хорошую фронтовую семью...
Командиры слушали внимательно, вдумчиво. А когда повар, которого все называли ласково Костей, накормил нас вкуснейшим украинским борщом и гречневой кашей с тушеным мясом, мы с шофером Климовым и автоматчиком уехали. Мне нужно было ехать в штаб округа, чтобы решить еще ряд вопросов в политуправлении, а времени оставалось немного.
Несмотря на знойный день, в лесу было прохладно и дышалось легко. Трава вдоль дороги стелилась нескончаемым зеленым ковром, свежая, не тронутая ни снарядами, ни бомбами, ни гусеницами танков. Даже не верилось, что еще утром мы с трудом проскочили через Житомир. А когда машина выбралась из лесу и рядом потянулись поля дозревающей ржи, у меня было такое ощущение, будто и небо стало чище и светлее, звонче стал весь окружающий мир...
Дела в политуправлении я закончил быстро. В моем распоряжении оставалось несколько часов. Как тут удержаться от соблазна и не побывать в древнем Киеве? Из Святошино отправились в город. Он был незабываемо красив, несмотря на окопы на окраинах, на работы по возведению всевозможных укреплений, которые велись на улицах, бульварах и площадях. Мрачно выглядели лишь участки, где взорвались вражеские бомбы. И все же, залитый солнечным светом, утопающий в зелени садов и парков, город был прекрасен и величав.
Не заметил, как оказались у красивого здания — штаба КОВО. Решил зайти. Прохожу патрулей, поднимаюсь на второй этаж и... чуть не сбиваю с ног человека, выскочившего из боковой двери. Человека этого я хорошо знал, но очень давно не видел, а главное — и не думал увидеть здесь, в Киеве.
— Э, дружище, какими судьбами? Как тебя занесло сюда? — расставив широко руки, поспешил навстречу мой добрый наставник и давний друг полковой комиссар А. Н. Стручков. — Поистине, тесен мир, Иван Семенович! Ты ли это?
Мы по-братски обнялись. Я сказал Александру Николаевичу, что здесь, в этом здании, дел у меня нет. Что имею два часа времени и предлагаю, если он может, прогуляться. Оказалось, что может. И мы поехали к Днепру. По пути вспоминали нашу совместную службу в 1934–1935 годах в 10-м кавалерийском полку 2-й кавалерийской дивизии Червонного казачества в приграничном с Польшей городке Изяславле. Александр Николаевич был тогда комиссаром полка, я — пропагандистом. А когда в конце тридцать пятого его назначили с повышением в политуправление округа, я стал комиссаром, его преемником. И хотя срок нашей работы в одном полку был невелик, мы не только хорошо понимали друг друга по службе, но и стали настоящими друзьями. Подружились и наши семьи.
Я был очень рад этой неожиданной встрече. Она казалась мне наградой за тяжелые испытания первых дней войны и счастливым предзнаменованием на будущее. Ведь говорят же в народе, что встреча с другом в тяжелый час — предвестница счастья.
Не меньше моего был взволнован и рад Александр Николаевич, заметно постаревший с тех пор, но еще крепкий, полный энергии и физической силы. Старый большевик, член партии с 1919 года, участник гражданской войны, Александр Николаевич Стручков прошел еще в мирное время большую школу политического работника. Я многому учился у него, особенно работе с людьми, налаживанию с ними деловых и товарищеских взаимоотношений. Меня да и многих других товарищей всегда тянуло к нашему комиссару, которого природа наделила многими прекрасными качествами. Он обладал даром воспитателя, был безгранично правдив и искренен, честен и прям. Причем эти прекрасные человеческие качества удачно сочетались у Александра Николаевича со скромностью и партийной принципиальностью...
На Крещатике нас застала воздушная тревога. Пришлось забежать в убежище, переждать минут пятнадцать. Когда вышли на улицу, оказалось, что мы находимся рядом с парком имени Шевченко. Со стороны Днепра веяло прохладой, и мы решили погулять по тенистым аллеям парка.
В разговоре выяснилось, что Александра Николаевича постигло большое несчастье: в госпитале после тяжелого ранения лежит его сын Николай, рядовой-пехотинец. Меня это сообщение поразило до глубины души. Колю я помнил высоким и сильным подростком, таким же прямым и откровенным, как отец.
— Вот, брат, и поседел в заботах о нем, — тяжело вздохнув, сказал Стручков. — Не зря говорят, что дети — наша радость и наше горе... Одно меня спасает — работа.
Тут-то я и услышал, что Стручкова прислали в Киев из Москвы со специальным заданием. Ему, комиссару Управления оборонного строительства Красной Армии, поручили ознакомиться с состоянием старых укрепрайонов в полосе Южного и Юго-Западного фронтов и объективно доложить о положении дел Маршалу Советского Союза Б. М. Шапошникову...
Я посмотрел на часы. Пора было уезжать. На улице стемнело. В парке тихо, безлюдно. Лишь изредка невдалеке слышался шум проносившихся автомобилей да мягко шуршала галька на днепровском пляже внизу. Возложив все наши надежды на мудрость партии, силу и выносливость советского солдата, трудолюбие и самоотверженность народа, мы дали друг другу обещание отдать все силы делу разгрома врага.
К счастью, это была не последняя встреча...
Через 20 минут я прибыл в танковый батальон, колонна которого уже была готова к маршу. Той же ночью батальон прибыл в корпус и поступил в распоряжение командира 40-й танковой дивизии полковника М. В. Широбокова.
День 8 июля запомнился мне надолго. И тому было несколько причин.
Части корпуса к утру полностью вышли за реку Случь в Ужачинские леса. После многосуточного напряжения и непрерывных боев воинов неодолимо клонило в сон. Пошатываясь, трясущимися от усталости руками, с трудом открывая слипающиеся веки, бойцы и командиры наскоро расстегивали потемневшие от пота и пыли воротники гимнастерок, падали на траву и сразу засыпали, кто около танка, кто на снарядных ящиках у своих орудий, кто просто там, где застала команда на отдых. Самым желанным и сладким был в тот момент сон.
Спали несколько часов подряд с оружием в руках, вскакивая при малейшем шорохе. Бодрствовали только связисты. Превозмогая усталость, они тянули провода, соединяя КП корпуса с частями. Бодрствовали также часовые и проверяющие посты. А после отдыха все бросились к водоемам и лесным ручейкам: мылись, плескались, брились, стирали портянки и даже обмундирование. С утра припекало солнце, и одежда высыхала за полчаса-час. Переодевшись, люди на глазах преображались: выглядели бодрыми, веселыми, посвежевшими.
Но солдат есть солдат. Не только о себе заботится он на войне. По команде, а как правило, самостоятельно, по собственной инициативе бойцы брались за чистку личного оружия, танков и орудий, за мойку автомашин и мотоциклов.
Генерал Фекленко приказал: к 14.00 привести в полную боеготовность всю технику, накормить горячим обедом личный состав, произвести учет наличия боеприпасов, горючего, продовольствия и доложить в штаб корпуса обобщенные данные. Комкору и его штабу нужно было знать истинную картину состояния войск.
Еще с утра все части облетела радостная весть: прибыло пополнение, да еще какое — целый батальон, и, главное, в его составе только новенькие тридцатьчетверки. Пусть их и немного, но они — первое пополнение, а на него надеялись все, от рядового танкиста до командира корпуса. «Сейчас дали батальон, чуть позже получим полк, а там, глядишь, и дивизию. Дадим фашистам жару!» — радовались танкисты. Да и батальон — дело не шуточное. Теперь можно будет опять помериться силами с фашистами!
Воспрянул духом и Николай Владимирович Фекленко, а больше всех, конечно, Михаил Васильевич Широбоков, которому комкор передал эти танки.
А вот чего никто не ждал в тот день, так это почты — газет и писем. Я уже говорил, что отдел политической пропаганды корпуса принял ряд мер, чтобы наладить их доставку. Удалось все же нашему неутомимому Николаю Васильевичу Емельянову и его добровольным помощникам разыскать и расшевелить полевую почтовую станцию армии, помочь ППС произвести обработку корреспонденции, разыскать и вернуть попавшие в суматохе не по адресу письма и все это на двух «зисах» доставить прямо на КП под Федоровку. Машины пришли еще утром, но мы с генералом приказали: пока личный состав не отоспится, не приведет себя и оружие в порядок, известие о почте держать в секрете.
Приказ был выполнен неукоснительно: даже мне, генералу Фекленко и полковнику Девятову письма из дому были вручены только после обеда, в тот самый момент, когда почтальоны из дивизий на мотоциклах увозили почту в свои части. А чтобы нам не было обидно, Н. В. Емельянов, вручая письма, извлек из планшетки свое собственное, полученное от жены, и показал:
— Смотрите, не распечатал. Читать будем вместе.
Мы, конечно, набросились на него, вырвали из его рук драгоценные конверты и стали жадно читать и перечитывать полученные послания. Самое главное и радостное было в них то, что наши семьи, как и семьи всего начсостава, были своевременно эвакуированы в тыл, в Казахскую ССР и другие республики.
Весточки от родных сильно подняли боевой дух личного состава. С этого дня наша полевая почта под неослабным контролем сотрудников отдела пропаганды работала бесперебойно.
Большая партийно-политическая работа была проведена в частях и подразделениях корпуса: повсюду прошли партийные и комсомольские собрания, индивидуальные и групповые беседы с бойцами, совещания командно-начальствующего состава, семинары агитаторов, были выпущены боевые листки о героических подвигах отличившихся воинов, осуществлен ряд других мероприятий. Все было направлено на сплочение коллективов, воспитание высокой идейной убежденности и непоколебимой веры в нашу победу.
В ходе этих собраний и бесед сотни бойцов и командиров изъявили желание вступить в ряды ленинской партии и комсомола. Только в отдел пропаганды 43-й танковой дивизии за одни сутки поступило 183 заявления. Все они были рассмотрены на партийных и комсомольских собраниях, а те, кто был принят в ВКП (б) и ВЛКСМ, получили соответствующие документы...
С наступлением сумерек 43-я танковая дивизия снялась с места и заняла оборону севернее Новоград-Волынского, прикрывая коростенское направление. Противник вновь сосредоточил здесь сильнейшую группировку войск (до шести дивизий, из них две танковые). При поддержке бомбардировочной авиации и артиллерии он возобновил к утру наступление на узком участке фронта в районе местечка Гульск. Немцам удалось прорвать Новоград-Волынский укрепрайон, форсировать реку Случь и овладеть городом. Выбитые из Новоград-Волынского ослабленные части оперативной группы полковника Бланка отошли к северу, оголив фланги наших дивизий.
С утра танковые соединения гитлеровцев без оперативной паузы повели наступление на Бронники, устремляясь по основной магистрали к Житомиру. 40-я танковая дивизия, части которой вышли на восточный берег реки южнее Новоград-Волынского укрепрайона, тоже была поднята по тревоге и выведена в новый район обороны — Крапивно, Бронники. Ее танковые полки оседлали шоссейную дорогу в полной готовности контратаковать и остановить врага, вернуть местечко Гульск.
Так сложилась обстановка в полосе действий корпуса к полудню 8 июля 1941 года.
Как только части 40-й танковой дивизии заняли рубеж обороны Крапивно, Бронники, полковник Широбоков в моем присутствии вызвал к себе начальника разведки капитана Н. Сизова и потребовал доклада о противостоящем противнике. Ни комдиву, ни мне после доклада разведчика не стало яснее, где, какими силами, с какими намерениями будут наступать гитлеровские части. Выяснилось, что капитан получил необходимые указания от начальника штаба дивизии майора Г. Травина, но разведку еще не организовал. Надо сказать, он пришел на доклад не с пустыми руками, а с готовым планом дерзкого поиска с целью захвата контрольного пленного. Возглавить поиск он попросил поручить ему лично.
— Хорошо, — сказал Михаил Васильевич, — на первый раз разрешаю. Покажите пример подчиненным. Но в будущем надо иметь подготовленных исполнителей.
Темной ночью разведгруппа, возглавляемая Сизовым, выстроилась перед палаткой командира дивизии. Полковник Широбоков и старший батальонный комиссар Головко лично проинструктировали разведчиков, проверили их снаряжение, напомнили требования, которые отныне предъявляются к общевойсковой разведке. Такое внимание высших командиров заметно подняло дух разведчиков, бойцы с подъемом уходили на ответственное боевое задание, уверенные в успехе.
Из подробного письменного доклада капитана Сизова, а также из наградных материалов, которые я подписывал уже в качестве комиссара корпуса недели две спустя после удачного выполнения разведчиками этого важного задания, нетрудно было представить, что произошло в ту ночь.
Остается добавить, что поиск прошел успешно. Важными были показания пленного немецкого майора, который, как выяснилось, являлся одним из помощников начальника штаба 13-й танковой дивизии 3-го моторизованного корпуса. Он сообщил, что в шесть утра дивизия пойдет в наступление на Бронники, овладев которыми перережет шоссе и двинется на Житомир, Киев. В соединении все подготовлено для торжественного вступления в столицу Советской Украины.
Я приказал немедленно отправить пленного в его же автомобиле на КП корпуса. Связавшись с полковником Девятовым, сообщил ему об этом, рассказал об ударе, который готовят фашисты, и попросил немедленно предупредить генерала Фекленко.
Было уже 4 часа утра, на улице совсем рассвело.
После оценки сил и средств противостоящего противника, после анализа его намерений стало ясно: основной удар 13-я танковая дивизия с приданными частями усиления нанесет по нашей 40-й. Даже с учетом еще необстрелянного, но мощного танкового батальона, прибывшего в распоряжение полковника Широбокова, соотношение сил получалось далеко не в нашу пользу. По танкам враг превосходил нашу 40-ю в 2,5 раза, по мотопехоте имел почти тройное превосходство. Лишь количество артиллерии той и другой сторон было равным.
Комдив Широбоков вызвал майора Травина и продиктовал ему боевое распоряжение: вновь прибывший танковый батальон без одной роты передать 80-му танковому полку капитана В. Горелова; оставшуюся роту — под командование опытного и решительного комбата капитана И. Бокова. Такое решение уравновешивало силы полков по количеству боевых машин. Полосы их обороны оставил в прежних границах. Резерв дивизии — один батальон 40-го мотострелкового полка и взвод танков 80-го полка (два танка Т-34 и один КВ) — располагается на восточной окраине Бронников. 40-му артиллерийскому полку подполковника В. Пономарева в 5.30 произвести огневой налет по расположению разведанных танковых и минометных подразделений неприятеля и быть в готовности поддержать огнем действия частей дивизии по указанию начальника артиллерии. Готовность к бою всем частям 5 часов утра. Об исполнении доложить.
Свое решение комдив предварительно согласовал со мной. На мой взгляд, оно наилучшим образом отвечало сложившейся обстановке. Разведчик сержант В. Колычев с двумя товарищами доставил на мотоцикле решение комдива на доклад командиру корпуса. Через четверть часа генерал Фекленко сообщил по телефону, что одобрил его. Корректировке подверглась лишь та часть, где говорилось об огневом налете артполка. Внакладку по указанным целям дополнительно произведет 10-минутный налет приданный корпусу гаубичный полк РГК.
Мы обрадовались такому уточнению принятого плана предстоящего боя. Началась усиленная подготовка частей и подразделений.
Ровно в 5.30 воздух вспорол грохот артиллерийских орудий. Мы с полковником Широбоковым пристально наблюдали за участком леса, на опушке которого сосредоточились немецкие танки. Капитан Сизов вместе с командиром батареи управления артполка корректировал с передового НП стрельбу своих батарей. Над лесом поднялся огромный столб дыма и огня, — видимо, снаряды угодили в бензовозы, потому что там на глазах разрастался огненный смерч. Горел уже лес, горело ржаное поле. Капитан Сизов доложил: цели накрыты точно, танки врага расползаются кто куда, некоторые горят, взорвались машины с горючим, как ошалелые бегут из леса гитлеровские солдаты. Все поле перед лесом точно обработано нашими минометными батареями.
Фашисты явно не ожидали огневого налета в столь ранний час. Это не только нанесло большие потери, но и спутало все их планы. Во всяком случае, наступление они начали не в 6 утра, как намечалось, а на два часа позже. Однако направление действий их частей не изменилось. Из района Гульска на Федоровку и Бронники, как и говорил пленный майор, надвигалась большая группа танков, за ними — мотопехота на бронетранспортерах и мотоциклах. И тут же над нашей обороной появилась вражеская авиация, которая под аккомпанемент своей артиллерии начала бомбардировку боевых порядков дивизии.
К счастью, и снаряды, и бомбы большого вреда не причинили. Немцы плохо разведали нашу оборону, удар их артиллерии и самолетов пришелся в основном по пустому месту.
Боевые порядки дивизии были хорошо замаскированы. Как и в предыдущих боях, воины подпустили вражескую пехоту и танки на предельно близкое расстояние. Фашистские «юнкерсы» удалились, и начался жаркий поединок на земле.
40-я танковая занимала оборону на рубеже Иваново-Чижовка, Федоровка, Бронники. В окопах переднего края, на оборудование которых мы имели достаточно времени, оборону держали подразделения мотострелкового полка и сводные роты танкистов, оставшихся без машин. За ними на правом фланге от Иваново-Чижовки до половины села Федоровки зарылись в землю танки 80-го полка, а дальше на юг, включая Бронники, — 79-го танкового полка и разведывательного батальона.
Огнем всех средств части дивизии вынудили мотопехоту врага спешиться и принять бой в предбоевых порядках. Понеся большие потери от стрелкового, минометного и артиллерийского огня, немецкие автоматчики залегли, начали окапываться. Однако танковые подразделения врага остановить на переднем крае не удалось. Перевалив через стрелковые окопы, танки — а их было около ста — атаковали вторые эшелоны оборонявшихся.
Комдив Широбоков ввел в бой танковые полки. Успешно действовали танкисты 79-го. Их удар по правому флангу фашистов был поистине сокрушительным. Враг терял бронированные машины десятками и от огня артиллерии, и от огня танковых пушек. Вновь отличился разведбатальон капитана Ивана Бокова. Танкисты смяли врага, он начал, отстреливаясь, пятиться. Наравне с бывалыми воинами энергично сражалась танковая рота новичков. Машины этого подразделения, умело маневрируя, крушили огнем немецкие Т-IV и Т-III, значительно уступавшие тридцатьчетверкам в маневренности и броневой защите.
В начале боя наметился успех и на правом фланге, где в контратаку перешел 80-й танковый полк капитана В. Горелова. Здесь гитлеровцы сосредоточили наибольшее количество боевых машин. Командир вновь прибывшего танкового батальона, фамилию которого мне так и не удалось установить, действовал энергично, ввел в бой подразделения с ходу. 20 боевых машин метко расстреливали танки противника с коротких расстояний, подбираясь к ним с флангов, давили гусеницами орудия и пехоту. Враг не выдержал, начал отступать. Полк гнал его до самого Гульска.
Но здесь ни комбат, ни командир полка Горелов не заметили грозившей им опасности. Увлекшись преследованием противника, они допустили неосмотрительность и жестоко поплатились за это: первый — потерей нескольких машин и собственной жизнью, а второй — упущенной победой.
Под Гульском у немцев был сосредоточен мощный кулак, предназначавшийся, видимо, для развития успеха передовых частей. Здесь стояли на позициях артиллерийское противотанковое подразделение (около десяти пушек) и танковый батальон.
Капитан Горелов решил с ходу захватить переправу через Случь, отрезав тем самым пути отхода вражеской пехоте и танкам, а затем во взаимодействии с другими частями дивизии окружить и уничтожить их. План командира полка был одобрен командиром дивизии, однако и на этот раз подвела разведка, а точнее, отсутствие таковой: огонь противотанковых орудий и танковых пушек гитлеровцев оказался неожиданным для наших танкистов.
Командир батальона хорошо отреагировал на внезапно возникшую преграду — развернул одну роту против вражеских артиллеристов, и она на большой скорости пошла на их позиции. Однако условия стрельбы были слишком неравные. Противник вел огонь с места, прицельно, сосредоточивая его по головным машинам с разных сторон. Нашим же танкистам пришлось стрелять с ходу, маневрировать, отбиваться и от танков, и от орудий прямой наводки.
В результате в течение каких-нибудь 15 минут полк потерял 14 танков. Правда, от более тяжелых потерь спасла распорядительность Горелова. Он вызвал по радио огонь 152– и 122-миллиметровых батарей, бросил на выручку правофланговому батальону остальные силы полка, организовал круговую оборону, приказал отдельным подразделениям вести огонь с места, принял меры к эвакуации подбитых машин.
Подоспел на выручку и резерв командира дивизии. Немецкие противотанковые орудия были уничтожены или подавлены. Держась на почтительном расстоянии, спасаясь от метких и мощных ударов пушек КВ и Т-34, фашистские танки топтались на месте. Полк капитана Горелова отступил организованно, потеряв безвозвратно 6 машин. Восемь танков удалось эвакуировать.
Пришлось комдиву Широбокову приостановить успешно развивавшуюся контратаку на левом фланге, непосредственно у местечка Бронники. А всего час спустя дивизия вынуждена была оставить Бронники и отойти на Крапивно. Немецкие соединения, тесня на своем пути ослабленные подразделения других наших частей, устремились к Житомиру.
В начале боя я был вызван на КП корпуса, но, получив донесение от Широбокова, комкор Фекленко попросил вновь выехать в дивизию, чтобы вместе с начальником оперативного отдела майором А. Казаковым и другими сотрудниками штаба корпуса разобраться и помочь восстановить положение.
Комдив Широбоков был потрясен случившимся, хотя внешне казался совершенно спокойным. Главной причиной неудачи он считал не только слабость разведки, но и то, что танковый батальон Т-34 был введен в бой с марша. Комбат не имел боевого опыта, и в решительную минуту, когда нужно было довести до конца начатый маневр ротами, он промедлил, а затем, к несчастью, погиб. Его преемник — командир 1-й роты поначалу растерялся и тоже промедлил. А в такой обстановке дорога каждая минута.
Допустил ошибку и многоопытный капитан Горелов, хотя положение выправил быстро. Что же касается действий новичков-танкистов, их командиров взводов и рот, то они воевали стойко, заверил комдив. Метко стреляли, хорошо маневрировали на поле боя огнем и гусеницами, отлично владели оружием.
— Судите сама, — говорил Широбоков, — батальон уничтожил 23 мотоцикла, 11 бронетранспортеров, 7 танков, а сколько подавил и расстрелял из пулеметов вражеских солдат и офицеров — никто не считал. Молодые танкисты гнали немцев до самой Гульской переправы... Не знаю, какое решение примет командование корпуса, а я буду настаивать на представлении отличившихся к наградам. Несмотря на неудачу...
Майор Казаков вручил командиру дивизии боевой приказ комкора: сдать участок соседу слева и к полуночи отвести части на новый рубеж в районе местечка Бобрица и деревни Зеленица, произвести необходимую перегруппировку, подготовиться к выполнению новой задачи.
Многое было сделано для восстановления боеспособности частей и подразделений в очень сжатый срок, особенно в 80-м танковом полку. Прежде всего была создана рабочая группа во главе с заместителем командира дивизии по технической части полковником Орловым, которая вместе с лучшими специалистами танкотехнической службы осмотрела эвакуированные с поля боя машины. Шесть из них решили восстановить силами реморганов дивизии и корпуса. Два Т-34 пришлось направить в бывшие окружные мастерские под Киевом, ставшие уже фронтовыми. Шесть танков сразу укомплектовали экипажами. Танкисты вместе с мастерами полковых отделений технического обслуживания и ремонтных подразделений соединения в течение трех дней вернули в строй машины, использовав для ремонта исправные детали, блоки и целые агрегаты, снятые с танков, подбитых в предыдущих боях.
Так, благодаря мастерству и технической изобретательности наших специалистов-ремонтников и членов экипажей боевая мощь вновь прибывшего танкового батальона была почти полностью восстановлена. В командование этим подразделением вступил уже имевший фронтовой опыт капитан И. Журин.
Работники отдела политической пропаганды дивизии во главе со старшим батальонным комиссаром Головко вечером 8 июля разъехались по частям. Вместе с политработниками подразделений они помогли штабам произвести точный учет потерь в людях, а также в материальной части, вооружении и технике, заново расставить в подразделениях партийных и комсомольских активистов, создали, где это требовалось, ротные партийные и комсомольские организации и группы, провели собрания, позаботились о популяризации среди личного состава боевого опыта бывалых воинов.
Особое внимание, естественно, было уделено танкистам капитана Журина. Старший батальонный комиссар Головко был лично в этом батальоне, беседовал с танкистами, провел вместе с ними разбор действий каждой роты, взвода, экипажей, помог разобраться в допущенных ошибках. Это позволило и ему ближе познакомиться с людьми, с активом, поговорить на их первом фронтовом собрании о насущных задачах, которые предстоит решать в процессе борьбы с врагом.
В полку наконец удалось провести собрание боевого актива — первое собрание передовых воинов, составлявших костяк части. На нем не только обсудили итоги прошедших боев, но и ознакомили личный состав с задачами, которые поставило командование дивизии на ближайшие дни.
Поздним вечером комдив Широбоков собрал у себя командиров полков и отдельных подразделений, их заместителей по политической части. Я сообщил собравшимся о директиве Военного совета 5-й армии, требовавшей усилить удары по наступающим фашистским войскам, ознакомил с разведсводкой штаба армии, разъяснил суть боевого приказа командира корпуса на предстоящий бой. Комдив кратко проанализировал действия полков, указал на отсутствие должного внимания к вопросам взаимодействия с пехотой и артиллерией, дал ряд указаний начальникам родов войск и служб по улучшению технического обеспечения подразделений.
Ночью, когда я уже вернулся на КП корпуса и беседовал с генералом Фекленко, Широбоков позвонил и доложил о полной боеготовности соединения.
Сильно ослабленный, немногочисленный уже 80-й танковый полк занял оборону по южной и юго-западной окраинам небольшого украинского села с благозвучным названием Киянка. Село лежало между Новоград-Волынским и Коростенём и являлось очень важным в тактическом отношении опорным пунктом.
Капитан Горелов принял энергичные меры, чтобы к утру 9 июля перестроить боевой порядок подразделений, поглубже зарыться в землю, подготовиться к встрече с врагом. Оставшиеся в полку танки (около 10 единиц) он расположил в центре Киянки, укрыв их от наземного и воздушного наблюдения среди домов и деревьев.
Эти меры оказались очень кстати. Дело в том, что одновременно с высадкой воздушного десанта в районе расположения штаба дивизии противник начал сосредоточивать под Киянкой подразделения полнокровного мотопехотного полка, поддержанного большим количеством артиллерии. В первые же минуты полностью была нарушена проводная связь со штабом и командиром дивизии. Как назло, что-то случилось и с радиостанцией: как ни дул в микрофон радист, как ни крутил ручки настройки — поймать нужную волну он не смог.
А бой разгорался. Немецкие батальоны начали обтекать позиции полка с флангов и окружили село с трех сторон. Когда наконец связь с НП дивизии была установлена — радиостанцией в это время занялся начальник связи полка лейтенант И. Л. Целуйко, — комдив Широбоков, выслушав доклад капитана Горелова, приказал ему удерживать Киянку, биться до последнего бойца, но не пропустить врага на Коростень.
Капитан Горелов попросил подкреплений, однако резервов у Широбокова не было. Кроме того, по данным разведки, которыми он располагал, у гитлеровцев, находившихся перед 80-м полком, не было танков. Поэтому комдив был неумолим и повторил приказ:
— Обходиться своими силами. Любой ценой отстоять Киянку!
Значение слов командира дивизии прекрасно понял командир полка. И первое, что он сделал, — направил в подразделения своих заместителей и политработников, чтобы они довели до личного состава боевую задачу, а затем вместе с красноармейцами и командирами приняли неравный бой.
Гитлеровцы на этот раз не спешили с атакой. Причина стала ясна через несколько минут, когда над селом появились стаи «юнкерсов» и «мессершмиттов».
Жаркий бой не прекращался в течение нескольких часов. Враг наседал, сжимая кольцо окружения. Главный удар наносился с запада. Лавина фашистской пехоты двигалась прямо к центру села. Против нее стояли бойцы сводного батальона под командованием капитана Н. Артемьева. В помощь батальону командир полка выделил взвод танков. Танкисты с ходу вступили в схватку с вражеской пехотой и артиллерией и вместе с поднявшейся в контратаку цепью стрелков отбросили неприятеля к окраине Киянки. Но как только танки выскочили за село, преследуя фашистов, по ним ударили орудия прямой наводки с других позиций. Нашим боевым машинам пришлось укрыться за домами.
Воспользовавшись этим, немецкая пехота вновь поднялась в атаку. За ней двигалось свежее подкрепление на бронетранспортерах. Подпустив их на близкое расстояние, танкисты вновь двинулись в гущу наступающих. Однако силы были слишком неравны: на каждый наш танк приходилось три-четыре орудия врага, и все три танка в конце концов были подбиты.
Несколько раз стороны сходились врукопашную и несли обоюдно немалые потери. Гитлеровцы то отступали, то лезли напролом, тесня наши подразделения к восточной окраине села. Капитан Горелов вынужден был вновь обратиться к комдиву с просьбой разрешить остаткам полка вырваться из окружения. Полковник Широбоков, державший нас с генералом Фекленко в курсе событий, происходивших в Киянке, получил от комкора указание вывести 80-й полк из боя в северном направлении, где уже развернулись и заняли оборону мотострелки 43-й танковой дивизии. Имея в виду это обстоятельство, он дал разрешение Горелову прорываться на Коростень. Командир полка бросил в бой последние свои танки: три Т-34 и четыре БТ-7. Все подразделения полка устремились к дороге, что вела из Киянки на север. В самый разгар рукопашного боя, когда капитан Артемьев, высокий, могучего сложения командир, лично уничтоживший девятерых гитлеровцев, повел свой батальон в контратаку, из укрытий выскочили все семь танков во главе с командирским Т-34 капитана Горелова.
Гитлеровцы дрогнули. А вдоль цепи нашей пехоты пронеслось известие: погиб капитан Артемьев. Эти слова словно подхлестнули танкистов. Их натиск был решительным, фашистские солдаты попятились. Эвакуировав на машинах раненых и тела погибших, полк вырвался из вражеского кольца и продолжал сражаться. Лишь с наступлением ночи наши бойцы оставили село, чтобы соединиться с остальными силами дивизии...
9 июля танковые части 3-го моторизованного корпуса гитлеровцев захватили Житомир. С этого дня враг особенно настойчиво стремился не только прорваться к Киеву, но и окружить и уничтожить войска 5-й армии, досаждавшие ему активными действиями.
Ночью, когда в штабе дивизии стали известны подробности действий личного состава 80-го танкового полка под Киянкой, полковник М. В. Широбоков, как ни тяжело у него было на душе, решил поехать в полк, чтобы поговорить с бойцами, подбодрить их.
Танкистов он застал за ужином. Но к еде никто не притрагивался — все жадно пили горячий чай, пили очень много, утоляя дневную жажду. Попотеть танкистам пришлось основательно: за один только день их гимнастерки задубели от соли.
Комдив присел на скамью, сколоченную из неструганых досок, и приказал подать ужин. Повар забеспокоился, начал искать миску получше, нашел наконец, положил горку гречневой каши с куском мяса, полил соусом и подал комдиву.
— Доброго аппетита, товарищ полковник. Каша сегодня горячая, да вот ребята того... Не очень ее жалуют. Даже обидно...
Широбоков зачерпнул полную ложку каши, она и впрямь была хороша.
— Молодец, сынок. Умеешь стряпать. Такую кашу при царе только гвардейцам подавали.
Танкисты притихли, наблюдая, с каким аппетитом ест командир дивизии, и помаленьку сами принялись за еду более энергично. Догадавшись, что полковник не зря пришел на кашу в отличившийся и заметно поредевший в бою за Киянку батальон Артемьева, повар взял да и спросил, чтобы поддержать разговор:
— А много было у царя этих гвардейцев?
— Да нет, дорогой, не очень. Туда ведь отбирали придирчиво: высоких и чернявых — в Преображенский полк, русых да широкоплечих — в Семеновский, а курносых, как ты, — в Павловский.
Танкисты заулыбались, повеселели.
— А почему курносых именно в Павловский? — не унимался повар.
— Так ведь Павел, император всея Руси, курносый был. А полк был назван в его честь.
— Товарищ полковник, а вот нашего капитана Артемьева куда бы определили?
Широбоков одобрительно взглянул на смышленого паренька и с удовольствием ответил:
— Таких богатырей, как ваш покойный комбат, брали в кавалергардию.
— Вот это да! — восхищенно произнес повар. — Полк солдат — и все в нашего комбата! Вот бы фрицам от таких богатырей досталось!..
— А они и сегодня получили хорошую порцию, — произнес комдив и одобрительно оглядел повеселевших танкистов. — Действовали, я бы сказал, не хуже гвардейцев. А коли дрались лихо, должны по-гвардейски и подзаправиться, чтобы не портить настроение повару. Зря он, что ли, старался?
Танкисты заулыбались, споро закончили ужин, а кто-то даже заметил:
— Хороший аппетит бою не повредит...
— Вот это верно, и сказано кстати, товарищ Ковалихин, — похвалил командир дивизии худенького лейтенанта. — Вам каша тем более не повредит. От нее и рост, и вес прибавляются. А то ведь в прежние времена вас взяли бы только в матушку-пехоту и то в какую-нибудь тыловую службу. Так-то!
И опять танкисты рассмеялись, хотя они, а комдив Широбоков тем более, знали своего отважного лейтенанта, командира танкового взвода, как самого смелого и находчивого танкиста, не уступавшего, несмотря на рост, ни Артемьеву, ни даже прославленному командиру полка Горелову. В Киянке его танк уничтожил три вражеских орудия, семь мотоциклов, два бронетранспортера. За мужество и отвагу, как и многие другие воины 80-го полка, лейтенант Ковалихин был представлен командованием к ордену Красной Звезды. Об этом и сообщил комдив Широбоков. Свою награду герой получил месяцем позже. Ордена Красного Знамени был удостоен командир полка капитан Горелов. А капитана Артемьева наградили посмертно орденом Ленина.
Комдив посмотрел на часы и этим дал понять: пора за дело. Танкисты разошлись, а Широбоков с Гореловым обсудили еще некоторые вопросы подготовки полка к боевым действиям...
Через четверть часа мы с генералом Фекленко приехали на КП к полковнику Широбокову. Он доложил о состоянии частей дивизии. Танков оставалось не более 20, не считая тех нескольких Т-34, которые вот-вот должны вернуться в строй после ремонта. Личного состава хватало на укомплектование в каждом полку одного сводного стрелкового батальона. В мотострелковом полку осталось два батальона двухротного состава, в артиллерийском — два дивизиона по три трехорудийных батареи, а всего — 18 стволов.
— С этими силами и придется теперь воевать, товарищ комкор? Пополнения не ожидается? — спросил Широбоков.
Генерал Фекленко только махнул рукой...
Анализ боев в междуречье Горыни и Случи, который мы просели в штабе корпуса, показал, что они носили особенно напряженный характер и заметно отличались от встречных танковых сражений в районе Луцка, Ровно, Дубно. Характерной чертой было прежде всего то, что неравенство сил и средств сторон еще больше увеличилось в пользу противника.
В оперативно-тактическом плане ничто не изменилось. Как и прежде, мы не только вели подвижную активную оборону с постепенным отходом в глубь своей территории, но и часто контратаковали, действовали из засад, решительно применяли обходный маневр, удары по врагу с флангов и тыла, значительно повысили эффективность борьбы против танков и бронетранспортеров.
Заметные положительные перемены произошли в организации командирами и штабами общевойскового боя на всех уровнях. В июньские дни мы располагали значительно большим количеством танков, артиллерии и минометов, бронемашин и автотранспорта, не говоря уже о численном составе частей и подразделений. Но когда прикинули, какой урон был нанесен врагу тогда и сейчас в живой силе и технике каждым танковым и моторизованным полками, то получилось, что баланс июля гораздо весомей июньского. Со второго по девятое войска корпуса уничтожили в два раза больше танков, бронетранспортеров и мотоциклов, в два с половиной раза больше солдат и офицеров противника, хотя мы воевали меньшими силами.
Наряду с огромными потерями, которые наши соединения причинили врагу, главным итогом обоих этапов боевых действий корпуса, да и войск 5-й армии в целом, безусловно, являлось то, что планы фашистского командования относительно разгрома советских дивизий и корпусов и молниеносного продвижения к Киеву кончались провалом. А объяснялось это тем, что противник, планируя свои действия, упустил два очень важных фактора. Он не учел стойкости и мужества, присущих бойцам Красной Армии, а также возросшего мастерства командного состава в ведении и оборонительного, и наступательного боя. Командиры наших соединений и частей научились на горьком опыте первых дней войны лучше, чем прежде, разгадывать и срывать оперативные и тактические замыслы врага, противопоставили его излюбленному танковому клину глубокое построение боевых порядков своих войск. В результате этого, чем дальше продвигалась фашистская ударная группировка в глубину нашей обороны, тем большее сопротивление встречала она на своем пути. А ведь гитлеровские генералы рассчитывали совсем на иное...
С каждым днем все шире и глубже становилась партийно-политическая работа в войсках. Благодаря действенности и конкретности неуклонно росло ее воспитательное и мобилизующее воздействие на воинов. Возросла активность партийных и комсомольских организаций, весомей стал их вклад в политическое обеспечение боевых действий своих частей и подразделений.
Принимая непосредственное участие в боях, политработники соединений и частей личным примером воодушевляли воинов на подвиги, на разгром врага. Погосов, Прокофьев, Мошейко, Галкин, Головко, Шохин и многие другие все чаще заменяли в бою выбывших из строя командиров, брали на себя командование подразделениями в критических ситуациях, добивались успеха, умело управляя боем. Все это укрепляло боевой дух воинов, сплачивало коллективы подразделений, укрепляло их стойкость...