Отрывок из дневника Михаэля Зирха.

Из книги: Peter Altenstein "Beim Vater aller Dinge» (Berlin 2008); стр.27-30, 33-35.

Конец октября 1942 г.: Поскольку приближается зима, нас переводят в Звягель, где мы находим массивные казармы, которые хорошо отапливаются. Служба та же самая: днём задания разведгрупп, движение по территории, взятие в плен партизан, а по ночам несение вахты. В казарме есть хороший «солдатский дом», где можно купить что-то съестное, иногда там играет небольшой оркестр. Налёты английских бомбардировщиков на рейх учащаюся, и вряд ли найдётся большой город, которого это ещё не коснулось. Из Мюнхена я пока ничего не слыхал.

1.11.42: Был вечером в солдатском доме, съел гуляш с крупой и выпил горячее. Всего за 1 марку 50 пфеннигов. Сыр, который давали в столовой на ужин, я обменял на 25 сигарет. Фунт масла стоит на базаре 150-200 карбованцев, т.е. 15-20 марок. Поллитра водки стоит 200 карбованцев.

6.11.42: Шёл лёгкий снег. Мы упражнялись в противовоздушной обороне. Совершенно продрогшие мы вынуждены были вечером идти в театр и смотрели пьесу Герхарда Гауптмана «Ткачи». Пьеса и прежде всего актеры не произвели на меня впечатления. Я получил почту и сразу же ответил. Даже Эльза написала. Видимо, того мужчины для жизни недостаточно, и ей не хотелось меня совсем списывать со счёта.

11.11.42: В Кёльне начинается карнавал, а у нас каждый день цирк. Нас муштруют как глупых новобранцев и они думают, что могут сделать из нас хороших порядочных офицеров. Часто ссорятся и поводом служит любой пустяк. Снегопад возрастает.

15.11.42: Наш новый командир роты – учитель по фамилии Бадер. Сегодня он выступил со вступительной речью, в которой всё перемешал: гранатометы, русскую брагу и обращение с ветреными русскими женщинами. Это вызвало тошноту. Но на унтер-офицерах он хорошо набил руку и рота подчиняется вполне прилично.

17.11.42: Четырёх человек из нашей группы отправили в Италию. Вместо них к нам в комнату поселились почтовый служащий и два участковых судьи. Эти трое высокопоставленных господ образовали собственный круг и давали нам почувствовать своё превосходство. Интересно, долго ли так будет продолжаться.

20.11.42: В действительности долго это не продолжалось. Старший участковый судья заболел воспалением лёгких, лежит в участке и чувствует себя нехорошо. Эти пожилые господа имеют отношение к канцелярии, а не к подготовке офицеров запаса со службой на территории. Сталинградская битва в самом разгаре, и кажется, на Волге решается исход войны.

24.11.42: Вчера был свободен от службы. Ходил с Германом к одной русской, которая живёт в доме с соломенной крышей над склоном. Ей лет двадцать, у неё широковатые скулы, чёрные волосы, белоснежные зубы. Она говорит немного по-немецки. Ее муж в Красной Армии. Мы сидели в низкой, вычищенной до блеска комнате. Выложенная из кирпича печка, стол, диван, два стула, комод, две иконы и керосиновая лампа составляли весь комфорт. За поллитру водки мы получили два десятка яиц. Может, зайти к ней как-нибудь одному? На обратном пути мы осматривали маленький царский замок. Красивые высокие помещения со светлыми лепными бордюрами и огромные чёрные железные печи. Больше никакой мебели. Говорят, что красноармейцы использовали как топливо. Совсем рядом с элегантным замком стоял чудовищный Дворец Советов, который можно было бы без разговоров поставить в Мюнхене на Леопольд-штрассе.

26.11.42: Вчера вечером в солдатском доме был гуляш с рисом и стакан пива, итого 2 марки. На обратном пути была настоящая метель, и мы едва продвигались. Вдруг рядом с нами появилась небольшая повозка на полозьях, которую мы остановили, сели на неё и благополучно доехали до казармы. Водителю дали 100 карбованцев. Я сильно простудился и кашлял всю ночь.

28.11.42: Сегодня примитивная казарменная муштра при студёном ветре. В здании нам пришлось выворачивать карманы брюк. Я отказался и старший ефрейтор повёл меня в канцелярию, где меня разделали, как жареного поросёнка на вертеле. Он наказал меня тремя сутками домашнего ареста. Я был так огорчён, что на другой день по-настоящему заболел желтухой. В участке санитар прописал мне карлсбадскую соль и сказал, чтобы я требовал в столовой обезжиренную пищу. Я сделал это. Повар сказал, что я могу спокойно кушать вместе со всеми, потому что жира уже давно нет. Тут моё терпение лопнуло. Я пошел в канцелярию и просил освободить меня от службы и поместить в больницу. Эта канцелярская крыса создавала мне препятствия, пока я не показал ему жёлтые глаза. Тогда он сжалился и выписал мне направление.

30.11.42: После долгих поисков я нашел лазарет, двор которого был битком набит автобусами и машинами скорой помощи. Под Харьковом шли бои с большими потерями. Так как никто не хотел сообщать мне информацию, я просто зашёл в здание и лёг в первую же комнату. Там на соломенных тюфяках лежали пять пациентов и громко стонали. Я лёг на свободный тюфяк и укрылся, хотя было довольно тепло. Через час пришёл врач с двумя санитарами и сверил свои документы. Тогда он заметил, что стало на одного больше, посмотрел на меня, сразу увидел жёлтые глаза и приказал, чтобы меня тоже увезли в шесть часов. Один из санитаров прозевал для меня прицеп, на котором написал: «волынская лихорадка и желтуха». Таким образом, мне срочно требовалась помощь.

3.12.42: Третий день лежу в удобной постели в санитарном поезде. За мной прекрасно ухаживают. Возвращаюсь в рейх ...

18.2.43: Снова удачно высадился в Звягеле. Всё, как и прежде. Безумно восхищён, потому что желтухой добыл себе рождественский отпуск. Опять в своей старой группе, а лейтенант Бадер до сих пор командир роты. Он сразу вызвал меня и хотел знать точно, как мне удалось улизнуть. Я доложил ему обо всём подробно и правдиво, и он всё же был очень удивлён, насколько это было легко. «Только Вы так больше никогда не делайте», – предупредил он, и на этом разговор закончился. Я сразу ощутил его невысказанное почтение.

20.2.43: Сегодня мы перекрыли всё движение в городе. Около 2 часов на моём перекрёстке стояла сотня людей и 35 автомобилей. Возчики сильно ругались, но вынуждены были ждать, пока всех обыскивали. Военный патруль рассказал мне, что ночью пришли партизаны в полицейской форме, забрали у людей всё съестное и снова исчезли. Когда отъезжали последние повозки на полозьях, я увидел Людмилу, сестру Ванды. Она махнула мне рукой, и я подошел к ней. Она похлопала меня по плечу, при этом ухмылялась весьма доверительно, била ладонью правой руки по отверстию кулака левой руки и сказала: «Ich Wodka. Du Wanda!» (Я – водку, ты – Ванду! – Л.К.) Её жест был, конечно, однозначным, и я решил в тот же вечер идти к Ванде.

21.2.43: После ужина я добыл у торговца бутылку водки, надел шинель и потопал. Весь день шёл лёгкий снег, и через двадцать минут я был у неё дома. Она сидела на диване и вышивала. Приветливо улыбаясь, она поздоровалась, пожала мне обе руки и посмотрела на меня вопросительно. Я вытащил из кармана шинели бутылку водки, поставил на стол и повторил непристойный жест Людмилы. Ванда поняла меня сразу. Её юбка из фиолетового блестящего сатина соскользнула на пол, за ней последовала белая нижняя юбка, и она стояла передо мной в тех смешных трусах, которые я видел у моей прабабушки и которые назывались Stehbieselhose (буквально: штаны для писанья стоя – Л.К.). Когда я с ней на рассвете ходил в церковь, за что получал десять пфеннигов, она останавливалась у телеграфного столба, раздвигала ноги, наклоняла верхнюю часть тела немного вперёд, и естественная нужда выплёскивалась под юбками на землю и бежала ручейком в канаву. Таким образом, эта одежда была мне знакома, но я не ожидал, что ей будет пользоваться молодая девушка. Ванда села на диван, раздвинула ноги и показала мне между штанинами свой половой орган, чёрный как смоль и сильно завитый, вход в преисподнюю, как говорил Савонарола. При этом она посмотрела на меня так вызывающе, что я испугался. Я взял бутылку водки, поставил её между ног Ванды и сказал: «Spassiba!» Она не знала, за что я её благодарил, а я знал! Плетясь обратно сквозь беззвучно падающий снег, я думал о Людмиле, которая, наверняка, не поверит сестре, что за водку не оказала ответную услугу. В этом промысле платили только за реальную услугу, а Ванда её не оказала.

25.2.43: В газетах по-прежнему ничего нет о поражении под Сталинградом, сообщается лишь о тяжёлых боях. Ясно одно: с этого времени действия будут происходить в обратном направлении. У нас господствует соответствующее упадочное настроение. Вчера вечером к нам пришёл лейтенант Шварц с ящиком водки. Мы все напились. Получил много писем, а также продукты от бабушки: пирог и колбасу.

28.2.43: Лейтенант Бадер сообщил нам, что курсанты офицерского резерва выдержали фронтовую закалку и на следующей неделе могут вернуться в свои гарнизоны. Мы снова напились, носили на плечах по казарме своих инструкторов, пели и танцевали до упаду.

4.3.43: Мы сидим здесь, в дивизии, на упакованных ранцах в ожидании поезда на родину. Я читаю «Мужчины против смерти и дьявола» Тильмана. Меня раздражал Роберт Кох, который был педантичным противником Петтенкофера. Завтра, наконец, лёд должен тронуться.

7.3.43: Уже третий день мы находимся в пути ...