Воспоминания о начале войны.

По окончанию Киевского военного училища связи имени М.И. Калинина, я 10 мая 1941 года прибыл на постоянную военную службу в 80 танковый полк 40-й танковой дивизии, которые располагались в военном городке Гуйва, что в семи километрах южнее города Житомир, по дороге на город Бердичев.
Командир полка, подполковник Зыбин познакомившись с моим личным делом, побеседовав со мной сказал:
- Так, товарищ Целуйко, назначаю Вас начальником связи 3-го танкового батальона и возлагаю на Вас ответственность исполнять обязанности начальника связи танкового полка.
Я хотел было возразить, так как только что со школьной скамьи и не смогу справиться с такой большой обязанностью как начальник связи танкового полка, тем более, что наше военное училище, в основном готовило связистов-проволочников - телефонистов, телеграфистов, а здесь основное средство связи - радио.

- Ничего, справитесь, товарищ лейтенант. Ведь Вы же закончили военное училище на отлично. Тем более Вы первоклассный радист и перед училищем окончили шестимесячные курсы командиров радиовзводов. Так, что Вам и карты в руки. В добрый час. Знайте, товарищ лейтенант, что в нашем полку командиров связистов пока нет. Вы первая ласточка. Вашего друга лейтенанта Шарыгина назначаю командиром взвода связи полка. От ныне он Ваш подчиненный. Задание получите у начальника штаба полка капитана Кривулина.
- Слушаюсь – ответил я, и спросив разрешения выйти, круто развернулся, по всем правилам повернулся и ушел к начальнику штаба полка.

После краткого знакомства капитан Кривулин поставил мне задачу:
Организовать обучение всех радистов полка. Подготовиться и через два дня провести занятия с командным составом полка на тему:
«Организация связи в танковом полку и порядок работы на танковой радиостанции».
- Слушаюсь – ответил я, - только скажите, есть ли в полку радиостанция 71-ТК2. Мне желательно бы для лучшей наглядности смонтировать ее в классе.

Я также сказал начальнику штаба полка, что еще не читал лекции даже солдатам и поэтому боюсь проводить первое занятие с командным составом. Я просто робею…
- Ничего – сказал капитан Кривулин. Поймите, что наши командиры-танкисты радиостанцию совершенно не знают и работать на рациях вовсе не умеют.

Когда я вышел из кабинета начальника штаба полка я невольно подумал: «Вот тебе Ваня первое крещение!». Хорошо, что я когда-то, в 1939 году в Воронеже, на курсах командиров взводов хорошо изучил радиостанцию 71-ТК2. А что могло бы получиться, если бы я ее не знал? Конфуз. Скандал. Попал бы как Чацкий, с корабля на бал….

В течении двух дней я готовил себя, материальную часть радиостанций и двух радистов к предстоящим, весьма ответственным занятиям.
В назначенный день весь командный состав собрался в радиоклассе. После рапорта начальника штаба капитана Кривулина командиру полка подполковнику Зыбину, он поздоровался с нами и мы сели.

- Первые два часа занятий проведет с нами исполняющий обязанности начальника связи полка товарищ лейтенант Целуйко Иван Леонтьевич, которого я представляю вам товарищи командиры.

В начале я осмотрел аудиторию. Передо мною сидели боевые командиры танкисты, участники боев с финнами и поляками: майоры, капитаны и другие выше рангом. Здесь–же командир полка, комиссар полка, их заместители и штабные офицеры.

В начале, я извинился перед слушателями в той части, что не имею опыта проводить занятия, это мое первое крещение со столь ответственной аудиторией.

- Нам все понятно, товарищ Целуйко – сказал командир полка – прошу без лишних слов. Научите нас всех присутствующих здесь, командиров, работе на радиостанции, тогда я скажу, что с поставленной задачей Вы справились.

С большим вниманием слушали меня мои «ученики» и когда я, после пояснения материальной части, включил радиостанцию на передачу и произнес кодовую фразу, вызвал моего корреспондента и получил ответ – «Я Волга, слышу хорошо» - мои слушатели ахнули…

- А мы сколько не пробовали работать на ней в боях с белофиннами, ничего у нас не получалось, не было у нас связи по радио – сказал командир 3-го танкового батальона капитан товарищ Артемьев.

Каждому из присутствующих на занятиях было дозволено подойти к радиостанции, настроить ее на заданную радиоволну, переговорить с другой радиостанцией. После всех подошел к радиостанции командир полка подполковник Зыбин. Он так же, как и все предшествующие товарищи, настроил радиостанцию на заданную радиоволну, переговорил с радистом другой рации и после этого сказал:

- Ну вот и все получилось отлично. А ты боялся. Спасибо тебе товарищ Целуйко за то, что ты вселил в наши души уверенность в том, что на танковых радиостанциях можно держать связь. В дальнейшем эти занятия надо повторить.

Раздался гром аплодисментов, когда командир полка пожал мне руку. Это была моя первая благодарность в полку. Я склонил голову перед слушателями и поблагодарил командира за похвалу, а слушателей за аплодисменты.
Так началась моя служба в танковом полку.

Шли дни. Усиленно готовили мы радистов полка приему на слух при работе на радиостанциях, а также занимались подготовкой связистов других специальностей. Моими верными помощниками были два солдата – товарищ Любимов, который к тому времени был классным радистом и Кульчицкий – радиомастер. Командир взвода связи, мой однокашник, товарищ лейтенант Шарыгин по радио был подготовлен как микрофонщик, и поэтому он занимался непосредственно с телефонистами.

Средств связи в полку было всего лишь: две радиостанции РБ, 12 километров телефонного кабеля ПТФ-7 да 7 телефонных аппаратов различных марок, как современных по тому времени УНА-И, УНА-Ф и вплоть до допотопных аппаратов системы Эриксона с откидной микрограмофонной трубкой.

На одном командно-штабном учении, которое проводил штаб дивизии, было установлено, что на радиостанциях РБ, не оборудованных специально, в движении на автомашине, дальность радиосвязи резко сокращается. Слишком большие создаются помехи от работы электрооборудования автомашины.

40 танковая дивизия развернулась из 39 танковой бригады в дивизию резерва Верховного Главнокомандования.

Командиром дивизии был полковник Широбоков Михаил Васильевич, человек отличного телосложения, приятной внешности, выше среднего роста, всегда опрятно одетый и аккуратно заправлен. Широкая богатырская грудь его, как бы не умещалась в аккуратно выглаженной гимнастерке. Всегда чисто выбритое лицо сияло здоровым румянцем на щеках. Седые виски сверкали из- под фуражки и говорили всем, что он многое видел в своей жизни, многое знал и много пережил за свои примерно, к тому времени, полсотни лет. В своих взаимоотношениях с подчиненными он был примером скромности, честности и строгой требовательности. Таким запомнил я полковника Широбокова Михаила Васильевича с первых дней моей службы в 40-й танковой дивизии.

Комиссаром дивизии был батальонный комиссар товарищ Головко. Штаб дивизии возглавлял опытный, культурный, достаточно грамотный командир, майор, товарищ Травин Геннадий Георгиевич, человек, который окончил Бронетанковую Академию. Под его руководством проводились командно-штабные тренировки, штабные учения с выездом на местность с привлечением штабов полков и других специальных частей и подразделений. Майор товарищ Травин прививал штабным работникам, как штаба дивизии, так и полков, на учениях штабную культуру в отработке документации.

Командный состав был, в большинстве своем, молодой. Дивизия только что набирала силы. Она только что стала пополнять свои командные кадры за счет нового пополнения, только что окончивших в мае месяце командиров взводов – выпускников военных училищ. Личный состав солдат только в мае и июне месяце стал прибывать в мотострелковый полк из среднеазиатских республик, которые плохо понимали русский язык. Они все прибыли в дивизию в своих национальных длинных, полосатых халатах с большими узлами за плечами.

Боевого опыта командный состав не имел, за исключение полковника товарища Живлюка – командира 79-го танкового полка, который к тому времени уже успел повоевать.

Каждое воскресенье комдив, полковник товарищ Широбоков Михаил Васильевич устраивал строевой смотр своих частей и подразделений. Это дало возможность подтянуть строевую подготовку, внешнюю выправку солдата, сержанта, укрепляло военную дисциплину, сколачивало части, подразделения в единый монолитный воинский организм.

Учебный процесс по обучению солдата, сержанта проходил непосредственно в поле, на полигонах, где отрабатывались боевые упражнения танкистами, артиллеристами, пехотинцами и воинами других родов войск. Танкисты учились вождению танка Т-26 и отстреливали упражнения, как на месте, так и в движении. Учились солдаты всему тому, что надо было знать им и уметь, как надо действовать на войне, в приближенных к боевым действиям обстановке.

В порядке тренировки проводились марши в противогазах, а для того чтобы приучить солдат и комсостав преодолевать водные преграды, для этой цели командир дивизии полковник Широбоков запретил всем военнослужащим ходить по мосту, который своим одноарочным стальным полукругом соединял правый и левый берега реки Гуйва, и соединял шоссейную дорогу Житомир – Бердичев. Дорога проходила вдоль нашего забора, за которым располагался наш 80 танковый полк.
Среди военнослужащих проводилась большая политико-воспитательная работа как по линии политаппарата, так и по линии партийно-комсомольской организации. В гарнизонном Доме Красной Армии в военном городке Гуйва часто проводились лекции, доклады, семинары, смотры самодеятельности частей и подразделений в которых активное участие принимали солдаты, сержанты командирский состав и их семьи.

Хозяйственный аппарат дивизии под руководством полковника товарища Кузнецова много работал над тем, чтобы своевременно получить для дивизии боевую технику, танки, бронемашины, огнеметы, автомашины и другую боевую технику. Но если дивизия регулярно получала в необходимом количестве продовольствие, обмундирование, то труднее всего было получить танки и автомашины.
Примерно 15 июня командир нашего танкового полка полковник Зыбин уехал в Москву сдавать экзамены в Бронетанковую Академию, в которой он учился заочно. Исполняющим обязанности командира полка остался капитан товарищ Горелов Владимир Михайлович. Несколькими годами раньше Горелов окончил Бронетанковую Академию и был назначен заместителем командира полка по строевой части. Горелов, своей стройной, высокой фигурой вполне соответствовал занимаемой должности. Всегда и везде опрятно одет, до блеска начищенная обувь и аккуратно выглаженное обмундирование, создавали особую привлекательность и служили примером для подражания. Культурный, грамотный командир. У такого старшего товарища есть чему поучиться. Его любили все, командиры, политработники, сержанты, солдаты. И было за что любить. Он всегда деловито, в спокойной форме мог выслушать любого и тут же принимал разумные решения. Вся его внешняя красота и обаятельность заставляла каждого его собеседника внимательно относиться к каждому его слову, предложению, мысли.

В полк личный состав был прислан примерно к 1 июня. Командного состава еще полностью не было, то есть полк находился в стадии формирования. Материальной части, положенной по штатному расписанию – танков КВ, Т-34, огнеметов и транспортных машин и другой боевой техники в полку не было. В таком же состоянии находились и другие полки нашей дивизии.
В нашем полку было: танков Т-26 – 6 штук, танкеток Т-37 и Т-38 и водоплавающих танков Т-40 около 10 штук.
Танки Т-26 были вооружены 45 миллиметровой пушкой и пулеметом. Что касается танкеток, экипажи которых состояли из двух человек и впоследствии чего наши танкисты называли их «братская могила на двоих», так, как броневая защита была всего 10 миллиметров, предназначенная для защиты экипажа от пуль. Эти танкетки, как их тогда называли, были привезены из Карельского перешейка, как остатки техники после боевых действий наших войск с белофиннами с линии Маннергейма.

На всех этих танках наши командиры и обучали молодых воинов танковому ремеслу: вождению танков, отстреливали боевые упражнения, как с места, так и на ходу по неподвижным и подвижным целям.
Кроме всего этого в каждом танковом батальоне было по 16 винтовок и карабинов предназначенных для несения караульной службы как в полку, так и в гарнизоне (в то время, когда батальон заступал в караул). Это оружие почти постоянно находилось в караульном помещении. Менялся личный состав, а винтовки оставались в караульном помещении до тех пор, пока все танковые роты этого батальона не отдежурят.

Другие же танковые батальоны полка, не занятые несением караульной службы, занимались боевой подготовкой непосредственно в поле согласно плана, который тщательно разрабатывал помощник начальника штаба полка по оперативной работе старший лейтенант товарищ Гутников Петр Иванович, человек большой деловитости, находчивости и изворотливости. Он целыми днями ползал на животе по большим, расстеленным на полу листам бумаги и все сам себе бормоча под нос, считал, пересчитывал, чертил и снова пересчитывал.

Что было самым неприятным, для всех нас военнослужащих, так это то когда подразделения шли в поле на занятия и после возвращения из них, надо было разуваться и раздеваться по пояс и идти в брод, преодолевая холодную воду в реке Гуйва, хотя здесь же рядом был мост, на котором стоял часовой, который выполняя приказ командира дивизии, не разрешал никому идти через него.
Часовыми на посту стояли многие солдаты, и они честно выполняли свой долг. Однако когда они приходили к реке и раздевались, то многие из них просились, чтобы часовой «сжалился» над ними и пропустил их пройти через мост. Но, ни один часовой не нарушал приказ командира дивизии. Кое-кто из ребят, шутя, говорил часовому:
-Ну, дружище, смотри. Следующий раз, когда я буду стоять на мосту, то я тебя не только по пояс заставлю в воду лезть, а окуну тебя всего с головой. Ты у меня пойдешь не правее, а левее моста. Ты там у меня будешь плавать.
Быстро бегут дни один за другим. Ежедневная занятость на работе с личным составом связистов поглощала все дневное время.

Сказочная природа, окружавшая наш военный городок, напоминала какой то райский уголок. Смешанный лес, дубы, покрытые богатой молодой зеленью, сосны, выпустившие свежие побеги с мягкими не колючими иглами, зеленая трава, вытянувшаяся к солнцу, среди которой цвели синие колокольчики. Все это создавало неповторимую красоту. Особенно поражал нас кристально чистый воздух после ночного дождя с грозой. Все стремилось к жизни, к свету и как бы обгоняя друг друга, не только растения, но и люди считали себя бескрайне счастливыми.
В начале июня месяца я написал письмо соей невесте в Воронеж, чтобы она приехала ко мне. Машенька ответила, что сейчас идут государственные экзамены в институте и отложила нашу встречу на более позднее время. В отпуск меня, так же как и моих товарищей не отпускают, хотя я уже четыре года нахожусь непрерывно на военной службе, и за это время ни разу не был в отпуске.

Единственным развлечением и занятием в свободное от службы время у меня и моих друзей, молодых командиров, было занятие в кружке художественной самодеятельности полка, которым я руководил.
После ужина в Доме Красной Армии, каждый вечер шли кинокартины. После киносеанса в фойе клуба организовывались танцы. Танцевать я очень любил, тем более, что это были танцы с девушками из ближайших сел, которые приходили в ДКА. Мне часто вспоминались наши танцы в стенах училища, где курсанты приглашали друг друга, и смеясь говорили: « Кто из нас, на сей раз, будет невеста?». А здесь… совсем иное… Ты уже самостоятельное лицо, за твоим поведением никто не следит. Ты на воле… Ты не боишься того, что опоздаешь из увольнения… Паркетный пол в фойе всегда был натерт до блеска и поэтому во время танцев мы никогда не ощущали усталости.

Так было вечером 21 июня 1941 года. В два часа ночи закончились танцы. Наши молодые, жизнерадостные командиры разошлись по своим домам, по квартирам, кое-кто пошел провожать незнакомку… Прекрасны украинские ночи в июне месяце… Теплый ночной воздух ободряет душу. Соловьи и другие птицы счастливы тем, что свили гнезда и в ожидании маленьких птенцов, как бы перебивая друг друга распевали свои звонкие песни…

22 июня 1941 года было воскресенье. Солнечный день. Плотно позавтракав в столовой, я собрал своих артистов полковой самодеятельности и начал проводить генеральную репетицию перед смотром, который был назначен на этот день. К нам в клуб пришел старший политрук – секретарь партийной организации полка товарищ Ведешкин, который сказал:
- Кончайте, товарищ Целуйко. Полк уже ушел на плац. Дивизия построилась.
- Хорошо - ответил я – вот только «Кантату о Светлане» повторим и сейчас же пойдем. Пропев кантату, мы взяли свои музыкальные инструменты и побежали на плац, где в форме квадрата были построены все части дивизии. Все ожидали прибытия комдива.

После моего рапорта капитану Горелову о прибытии ансамбля для смотра, он приказал мне расположить их под парашютной вышкой, которая находилась невдалеке, позади полка.
Находившийся в центре квадрата дивизии заместитель комдива по строевой части полковник Симонов подал команду:
- Дивизия, смирно! Равнение на средину! – пошел на встречу к командиру дивизии полковнику Широбокову с рапортом:
- Товарищ полковник! Личный состав вверенной Вам дивизии для строевого смотра построен!..
Обменявшись приветствиями и рукопожатиями, комдив что-то сказал своему заместителю полковнику товарищу Симонову…

Личный состав замер в ожидании команды «Вольно!». Но, к сожалению, такая команда не последовала. Раздалась иная команда:
- Командиры частей и спецподразделений и их комиссары, к комдиву! Бегом марш! – скомандовал полковник Симонов.
Все указанные лица побежали в центр квадрата, к командиру дивизии и каждый из них рапортовал о своем прибытии. Не прошло и двух минут, как все вызванные командиры и комиссары «козырнули», круто повернулись и каждый из них побежал к своим частям и подразделениям.
Я, озабоченный тем, чтобы не «засыпаться» со своей самодеятельностью, спросил у исполняющего обязанности командира полка капитана Горелова только что подошедшего к полку – «Где буде смотр самодеятельности?», но на мой вопрос капитан Горелов не ответил, а приказал:
- Товарищ Целуйко пристраивайте Ваш ансамбль в хвост колонны полка и бегом в полк.

Я в недоумении еще раз повторил свой вопрос, подумав о том, что капитан Горелов меня не понял. Капитан Горелов подал команду:
- Полк! На пра – во! Левое плече вперед, бегом, марш!
- А Вы товарищ Целуйко, поняли? Пристраивайтесь в хвост колонны и бегом марш в расположение полка!
- Слушаюсь, - сказал я.

Когда я подошел к своему ансамблю и подал команду, люди пришли в недоумение и начали спрашивать, что случилось? Я подумал про себя, что опять командир дивизии решил устроить тревогу, и так каждое воскресенье, нет и нет тебе отдохнуть так, как тебе хочется… Служба…
По прибытии в расположение полка капитан Горелов приказал мне собрать всех командиров батальонов и отдельных рот. Через своих связных все были в сборе через пять минут. Весь личный состав и всю материальную часть, танки Т-26, Т-37 и Т-40 и автотранспорт вывести немедленно в заранее подготовленные районы и занять круговую оборону. Вам, товарищ Целуйко, организовать связь между батальонами и командным пунктом полка. Мой КП, в дубовой роще, на правом берегу реки Гуйва, правее моста. О готовности связи доложите мне лично.
- Слушаюсь! – сказал я.

Командиры батальонов козырнули, круто повернулись и побежали выполнять приказ.
Что-то подозрительная тревога, думаю я про себя. Раньше, до сегодняшнего дня, хождение по мосту через реку Гуйва было запрещено, стоял часовой, а сегодня когда наши танкисты и мои связисты бежали по шоссе и стали готовиться на бегу к раздеванию, чтобы идти вброд, то в это время часовой подал команду:
- Ребята! Бегите прямо через мост. Вброд не надо больше идти.
Во время прокладки телефонного кабеля, при организации связи боец Кульчицкий спросил у меня:
- Товарищ лейтенант, что случилось? Что за необыкновенная тревога? Раньше, такой не было?
- А может быть, в самом деле, война? – спросил боец Любимов.

- Ребята, я и сам пока ничего не знаю, а поэтому и вам ничего не скажу. Ваши вопросы держите при себе, - настойчиво требовал я, - Никакой паники. Пройдет немного времени, и мы с вами все узнаем.
Но в моей душе появилось какое-то волнение, неспокойно стало биться сердце, как бы зная, что что-то случилось…
Телефонная связь с подразделениями организована. После моего доклада о выполнении его приказания, капитан Горелов сказал:
- Товарищ Целуйко! Позвоните во все батальоны и передайте мое приказание, всему командирскому составу без исключения, немедленно прибыть на командный пункт полка. Чтобы все были через десять минут здесь!
- Есть, - ответил я – вызвать весь комсостав на КП полка.
Бегут минуты. Мысли переплетаются одна за другой..
Приказание выполнено. Весь комсостав собран.
- Садитесь, товарищи командиры – скомандовал капитан Горелов. Все сели.
- Товарищи! – тихо сказал Горелов, - Немецко-фашистские войска фашистской Германии сегодня утром, в 4.00, вероломно напали на нашу Советскую Родину и в ряде пунктов перешли государственную границу. Сегодня, 22-го июня 1941 года, в 12.00 по Московскому радио выступил заместитель Председателя Государственного Совета Обороны Вячеслав Михайлович Молотов с обращением к Советскому народу. Над нашей Родиной нависла суровая опасность. Враг неумолим. На стороне фашистской Германии выступили ее вассалы: Австрия, Венгрия, Италия, Румыния и Финляндия. Но мы не одни. С нами пойдут народы других стран Европы и Америки. Он сказал, что наше дело правое, что враг буде разбит, что мы победим!

Помолчав немного, Горелов добавил о том, что Нарком обороны Маршал Советского Союза товарищ Тимошенко отдал приказ, чтобы всех фашистов-немцев, перешедших нашу государственную границу в плен не брать, а уничтожать.
Как гром среди ясного неба прогремело в наших ушах это сообщение…
С волнующей, глубоко смысла, речью выступил комиссар полка батальонный комиссар товарищ Черный. В своей речи, он особенно подчеркнул роль коммунистов, комсомольцев и агитаторов в правильном понимании и разъяснении среди беспартийных и комсомольцев создавшегося положения для нашей Родины, в правильном понимании тех задач, которые сейчас стоят перед всеми воинами Красной Армии, и в частности перед бойцами нашего полка, которому придется выполнять в предстоящей схватке с проклятыми врагами нашей любимой Родины. Никакой паники, никакого проявления малодушия не должно быть среди наших солдат, сержантов, командиров. Рано или поздно, но фашистская Германия и ее союзники будут разгромлены! Победа будет за нами!...

Потом капитан Горелов поставил конкретные задачи командирам батальонов и спецподразделений.
В течении нескольких часов личный состав полка получал новое обмундирование, обувь, каски, стеклянные фляги, противогазы. Но у нас в полку не было ни одного танка, положенного по штатному расписанию, никакой другой боевой техники, кроме как танки Т-26, да десяток «братских моги на двоих». Даже походных солдатских кухонь не оказалось не только в нашем полку, но и почти во всех частях дивизии. Пришлось приспосабливать чугунные неэмалированные котлы для приготовления пищи. Нам даже не выдали винтовок, а сказали, что танки для всего полка придут нам на фронт по железной дороге. Ведь мы же танкисты 40-й танковой дивизии 19 механизированного корпуса!....
Личный состав молодой, мало чему обученный, за исключением старослужащих, которых в полку было не так уж густо.

В 23.00 22.06. 1941 года наш 80 танковый полк 40-й танковой дивизии в пешем строю, выступил в поход, на запад, на фронт, бить проклятого врага, отстоять нашу священную землю от нашествия фашистской коричневой чумы. Путь длинный – 200 километров.
Пошли на фронт и другие танковые полки, также в пешем строю, без винтовок, не укомплектованные боевой техникой. Пошел на фронт и мотострелковый полк только что получивший личный состав.
В артиллерийском полку было 12 орудий 76 миллиметров и гаубиц 8 штук, в общей сложности 20 стволов.
Танков Т-26 всего в дивизии насчитывалось 15 штук, БТ-7 – 12 штук, танкеток Т-37, Т-38 и Т-40 – 19 штук.
Вот, пожалуй и все то, с чем 40-я танковая дивизия пошла на фронт. Как видите, огневая мощь дивизии была к началу войны слишком бедна.

Вместе с нами, вдоль правой стороны обочины выдвигалась танковая колонна нашего полка в составе пяти танков Т-26 и около десятка танкеток заправленных бензином. Как только мы вышли за город Житомир и вышли на широкую асфальтированную дорогу в направлении на город Новоград-Волынский, то наши танкетки Т-37, Т-38 и Т-40 одна за другой стали выходить из строя по разным причинам. У одной танкетки бензин закончился, у другой гусеница соскочила, у третьей отломилось ведущее колесо и так далее и тому подобное. Вообще, из этого десятка танкеток, ни одна не дошла даже до Новоград-Волынского, все они сами, без боя свалились в кювет. Что же касается танков Т-26, то они славно прошли своим ходом за город Ровно, где и приняли на себя главный удар по защите этого города.

23 июня пошел утром сильный дождь с грозой. Во время грозы убило шесть наших солдат мотострелкового полка. Первые жертвы…
Немецкая авиация все время контролировала наше движение и наносила бомбовые удары по нашим колоннам. Фашистские стервятники гонялись даже за отдельными не только автомашинами, но и отдельными солдатами, бомбя и обстреливая их. Но, не смотря на это, выброшенные на автомашинах передовые отряды сумели занять оборону западнее Дубно, восточнее Луцка и вступили в бой.

Солнце садилось за лесом, озаряя нашу землю ярко красными лучами, когда наш полк вышел на западную окраину Новоград - Волынского и сделал двухчасовой привал, чтобы дать возможность личному составу поужинать и отдохнуть.
Солдаты немедля окружили колодцы, чтобы напиться свежей холодной воды и наполнить водой фляги, так как путь еще длинный, идти надо очень далеко.
С материнской любовью и заботой к нашим воинам отнеслись сердобольные старушки, они проявили материнскую заботу. Стали угощать наших солдат молоком, салом и яичками.
С волнением в душе помогали нашим солдатам молодые замужние женщины и со слезами на глазах смотрели на нас девушки.
- Что же вы сыночки без винтовок то на фронт идете? – спросила седоголовая старушка у политрука роты товарища Полчанинова Александра Васильевича.
- Пока мы дойдем до линии фронта, то там нас будут ждать наши танки – ответил он незнакомой старушке, хотя и сам не верил в эту сказку, но он сказал это для того чтобы успокоить старушку и не дать ей повода для дальнейших расспросов. – Мы покажем кузькину мать!..- добавил Полчанинов.

- Помоги вам Бог в ваших ратных делах, – сказала старушка. – Никак не имется им, гадам.

После приема пищи и небольшого отдыха, когда стало темнеть, наши солдаты построились в колонны поротно и повзводно, взяв определенную дистанцию, без песен и лишних слов двинулись в далекий путь.
Позади колонны бежало несколько ребятишек, как бы шагая вместе с солдатами и пройдя несколько сот шагов они отстали от солдат и стоя на месте, долго смотрели нам вслед, и провожая нас на фронт махали своими детскими руками.

Мы шли днем и ночью, делая двухчасовые привалы перед рассветом, чтобы дать солдатам возможность немного поспать. Время не ждало, наша родная земля уже стонала от разрывов немецких снарядов и авиабомб. Нам надо было спешить. Мы шли на смертный бой с проклятым врагом. Вот наш маршрут: Житомир, Новоград-Волынский, Корец, Гоща, Ровно, Луцк.

С первых дней войны наша 40-я танковая дивизия имела задачу задержать продвижение фашистских войск в направлении Луцк – Ровно – Гоща – Корец – Новоград-Волынский – Житомир – Киев, с таким расчетом, чтобы дать возможность нашим войскам находящимся в районе Львова и Станислава и других мест отойти, и не дать возможности фашистским войскам отрезать их и окружить.
Соседом справа нашей дивизии были части 43 танковой дивизии, а соседом слева – 45 стрелковой дивизии.
Несмотря на потери, понесенные во время совершения марша, в пешем строю, наши бойцы относительно легко перенесли трудности походного марша, в этом помогла им предвоенная закалка. А передовые части выброшенные на подошедших автомашинах, под руководством начальника штаба дивизии майора товарища Травина Геннадия Георгиевича вступили в бой с противником на линии Дубно – Луцк и этими своими действиями задержали продвижение противника на этом рубеже до подхода мотострелкового полка и артполка 40 танковой дивизии.

С первого же дня боевых действий нашего авангарда, при малочисленном составе наших подразделений, наши солдаты, при поддержке танков Т-26 нанесли ощутимый удар противнику. Сотни фашистских солдат нашли себе могилы в районе Дубно и Луцка. Наши воины также несли большие потери в живой силе и в танках Т-26.
Сначала бой был не равным. Наши солдаты сразу же почувствовали большое превосходство со стороны противника в живой силе и технике. Превосходство в силе вынудило наших воинов отходить с боями от одного рубежа к другому, неся большие потери.
Задержанные солдаты, сержанты и командирский состав других частей и подразделений, с артиллерией, которые непосредственно к началу войны были в районе границы, вливались в подразделения нашей части. И тут выяснилось, что они своим паническим настроением начали вносить дезорганизованность в наших частях. Наше командование было вынуждено применять против этих дезорганизаторов строгие меры наказания, в связи с чем, дисциплина среди воинов нашей дивизии оставалась на достаточно высоком уровне до конца боевых действий дивизии.

Из-за недостатка технических средств связи, связь между командиром дивизии с подчиненными, в основном, осуществлялась путем личного контакта и путем посылки штабных офицеров, от старшего к младшему и наоборот. Такая связь не давала возможности нашему командованию оперативно руководить подчиненными частями и подразделениями непосредственно в бою.
В связи с тем, что в частях отдельные малодушные солдаты, иногда оставляли линию фронта и уходили в тыл, командир дивизии полковник товарищ Широбоков вынужден был отдать приказ на создание в частях дивизии заградительных отрядов. В задачу их входило не пропускать ни одного самовольного ухода в тыл.

Наготове были дежурные подразделения по борьбе с вражескими парашютистами, которых немцы нагло сбрасывали из самолетов иногда прямо над расположениями наших частей. Их наши солдаты тут же уничтожали.
Наш 80-й танковый полк из-за отсутствия винтовок, танков и другой боевой техники считался в резерве командира дивизии, и мы расположились в небольшом лесном массиве, левее шоссейной дороги, не доходя до Гощи примерно километров 20, в районе села Русывель (1,5 – 2 километра), в районе отдельного домика в лесу.

Когда мы проходили нашу старую государственную границу, которая проходила между Новоград-Волынском и Корец, то мы были поражены тем, что ни в одном ДЗОТе не было никакого вооружения. Все пушки и пулеметы были сняты и перевезены на новую границу, которая была создана после освобождения Западной Украины и Белоруссии в 1939 году.
Проходя мимо этих огромных пустых сооружений, я невольно подумал про себя о том, что так много шумели наши верховные и партийные и государственные руководители о том, что наша граница на замке, что чужой земли не хотим, но и своей ни пяди, не отдадим, и если придется, то мы на своей территории воевать не будем, а только на вражеской. Как много пыли мы пускали себе сами.

По приказу комдива имеющееся стрелковое оружие в танковых полках было изъято до минимума и вместе с таким же количеством солдат-танкистов были переданы в сводный танковый полк, который был создан из различных частей и подразделений дивизии. Этот сводный полк занял оборону западнее города Ровно, в районе перекрестка шоссейных дорог, которые соединяли Ровно – Луцк и Дубно – Сарны. Вмести с ним, занял оборону мотострелковый полк, а позади их расположились артиллеристы нашего полка и уцелевшие танки Т-26, которые и оседлали этот перекресток.
И так мы в резерве, на привале в лесу. Для охраны нашего расположения была выставлена охрана – часовые в нескольких местах.

Это было 25-го июня 1941 года. Ночь. Небо чистое и звездное. На небе ни одного облачка. Миллиарды небесных светил смотрят на нас из Вселенной и кажется, что каждая из них смотрит именно на тебя, следит за тобой и сочувствует тебе. Кругом тишина, только слышно как с дуба падает сухой сучок или желудь на землю. Изредка доносится лай собаки из соседнего села. Жутко на душе от такой тишины.
Все командиры и бойцы расположились на сухих дубовых листьях на ночлег. Кто уснул, а большинству, как и мне, не спалось. Все думали об одном и том же, о войне, о родных, которые остались дома. Они, наверное, тоже думают о свои сыновьях, не зная о них ничего, где они, что с ними. Может быть, кто-то из них уже сложил свою голову в смертельном бою с фашистами за нашу Родину, за наш город или деревню. Разные мысли лезут в голову.
Я не сплю. Неожиданно раздался выстрел в стороне шоссейной дороги, за ним правее последовал второй, третий. Началась беспорядочная стрельба.

Командир 3-го батальона капитан товарищ Артемьев от которого были выставлены часовые, отдал распоряжение дежурному по батальону лейтенанту Крылову, проверить посты и восстановить необходимый порядок. Часовые настолько были напуганы, что даже не хотели допустить к себе дежурного по полку с начальником караула. Они сомневались в том, что это действительно их начальники, а не немцы. Как было потом установлено, причиной первого выстрела послужило падение с дерева сухой ветки, а часовому Алексееву показалось, что на него идет фриц и поэтому он сделал выстрел. А на соседнем посту боец Перепелкин решил помочь соседу огнем и, таким образом началась беспорядочная стрельба, нарушившая покой остальных солдат и командиров.

Примерно в час ночи, среди штабных командиров полка распространился слух о том, что какие-то небесные светила очень ярко светят и не стоят на месте, а колышутся и опускаются на землю. Почти весь комсостав полка собрался в районе штаба полка, и все мы устремили свои взоры в темное звездное небо. Каждый из нас искал на небе «блуждающую» звезду. Подошел к этой группе и я, и также как и они стал наблюдать за небесными светилами, вслушиваться в их разговор. Долго смотрел я в темное звездное небо в восточном направлении. Вначале я ничего особенного не видел, но потом, как мне показалось, одна из звезд действительно качнулась и опустилась за верхнюю крону дубового леса. Это была галлюцинация. Каждый из присутствующих высказывал свое предположение о том, что это могло быть, но никто толком не знал, что это за штука.

Только на второй день стало ясно, что это вражеский самолет пролетал над лесом и бросил «фонарь» на парашютике, чтобы осветить местность с целью разведки.
Все мы с недоумением разошлись по своим местам. Ушел и я с командиром батальона капитаном Артемьевым и старшим адъютантом – начальником штаба батальона старшим лейтенантом Купряхиным в район расположения нашего третьего батальона.
Сон не берет…. Идет Великая, до селе не виданная Отечественная война советского народа за нашу свободу, за нашу независимость с коварным жестоким врагом с фашистской гитлеровской Германией.
Кто бы мог подумать из нас, простых советских людей о том, что всего лишь год тому назад, когда В.М. Молотов ездил в Берлин. Был подписан договор о ненападении. На страницах наших газет была опубликована фотография, на которой были запечатлены сидящие Молотов и Риббентроп, а позади их, положа свои лапы им на плечи, стоял Гитлер.

Грустно, тошно и мало надежд. Ведь мы подошли почти вплотную к линии фронта, а у нас даже винтовок нет, сидим как куропатки. Приходи немец и хочешь бери нас живьем, или перестреляй нас до единого, сопротивления тебе мы никакого оказать не сможем, разве, что несколько солдат, которые с винтовками. Не спится. Разные мысли лезут в голову.
Один из красноармейцев, который вместе с другими товарищами лежал и спал, стал поворачиваться на спину и в это время, рядом с ним произошел неожиданный выстрел из пистолета. Мы все подхватились и набросились на танкового техника Васильченко.
- Что случилось? – спросил комбат Артемьев, - почему ты стрелял?
Васильченко оцепенел и молчит, а раненый красноармеец тяжело застонал, затем захрапел и затих.

Воентехник Васильченко пояснил, что ему пригрезилось, что на него ползут немцы, и он выхватил пистолет из кобуры и выстрелил в немца. Техник-лейтенант Васильченко находился до предела в возбужденном состоянии и шелест листьев от поворачивающегося солдата возбудил в нем мысль о том, что на него нападают фашисты, и он убил своего товарища, еще не бывшего в бою, красноармейца товарища Мироненко. Пуля попала ему прямо в лоб и вышла в затылочной части головы. Сквозное ранение в голову.
На мою долю выпала горькая доля делать перевязку тяжело раненому товарищу, хотя откровенно говоря, до этого случая я очень боялся человеческой крови. Забинтовав потуже рану, мы уложили его на легковую автомашину ЭМКУ-пикап и отправили в медсанбат в город Новоград-Волынский. По дороге Мироненко скончался. И так первая, ни в чем не винная жертва в нашем полку.

26 июня примерно в 10 часов утра, юго-западнее нашего района расположения появился немецкий самолет-разведчик «костыль», который покружился над рожью и от него отделился какой то большой узел, а примерно секунд через пять раздался хлопок и над этим комочком раскрылся парашют. Самолет сделал круговой облет парашютиста и удалился на запад. Парашютист медленно кружил, покачивая с боку на бок в воздухе, ничего не подозревая, спускался на землю.
По приказанию капитана Артемьева отделение солдат во главе с командиром отделения сержантом Алдуховым, несшим сторожевую охрану района нашего расположения, побежали в сторону спускающегося парашютиста. По парашютисту был открыт огонь из винтовок. В результате точных прицельных попаданий парашютист не успел приземлиться на землю живым. Он отдал Богу душу находясь еще в небесах. Упал на землю здоровый блондин. Он был в красноармейской одежде, без документов, с автоматом за спиной. У него была ракетница с запасом белых и красных ракет. Был нож за широким голенищем, в чехле, привязанный к ноге, а также фонарик. Это был выброшен сигнальщик диверсант-разведчик для подачи сигналов из земли немецким самолетам, чтобы указать расположение наших войск. Для нас это был первый трофей, хотя нам он ничего не мог сказать.

В этот же день в район расположения полка прибыл наш командир подполковник Зыбин, только что вернувшийся из Москвы. Побыв в полку около двух часов, он уехал к командиру дивизии с докладом о своем возвращении с академии, где он сдавал экзамены.
Комдив полковник Широбоков Михаил Васильевич приказал подполковнику Зыбину приступить к выполнению обязанностей командира сборного батальона. Зыбин возразил на это. Он сказал, что у него есть свой полк. Комдив настоял на своем и пояснил подполковнику Зыбину, что в полку пока делать нечего, там капитан Горелов сам справится. Ты нужен больше здесь. На второй день, после сильной атаки танков немцев подполковника Зыбина вынесли из поля боя убитым, без головы. Так погиб наш полковой командир и не в своем полку.

27-го июня нам выдали новые, в складской смазке, десятизарядные винтовки СВТ. Откровенно говоря, я их не видел даже в стенах военного училища, которое только что окончил, так как они были строго засекречены. Никто из комсостава не умел ни разобрать, ни собрать эту СВТ. С этих винтовок можно стрелять только в идеально чистых условиях. Стоит только попасть в затвор пыли, как винтовка отказывает в стрельбе.
- Подумать только, придумал Токарев-мудрец десяти зарядную винтовку, а ты солдатик думай здесь в бою, как ее на поле боя от пыли предохранить, да еще думай над тем, как из нее по противнику стрелять, одной, двумя, или десятью пулями, - сказал комбат капитан Артемьев, во время чистки винтовок от складской смазки, - по видимому не хватило ума у конструктора сделать вот такой автомат, который мы сегодня взяли у немца-парашютиста.

Примерно в четыре часа этого же дня я получил задание от капитана Горелова доставить пакет-донесение командиру дивизии и узнать обстановку на фронте дивизии, в районе западнее города Ровно. Связи мы ни с кем не имеем, в том числе и со штабом дивизии. Половину телефонного кабеля – 6 километров – забрали от нас в сводный батальон, при его формировании, а радиостанции РБ – маломощные, не могли обеспечить радиосвязью на большом расстоянии.

Выехал я из леса, района сосредоточения нашего полка на «Пикапе» и по проселочной дороге благополучно добрался до шоссейной дороги, которая шла от города Корец до города Гоща. Выехав на шоссейную дорогу, мы направились в западном направлении на Ровно. Точного местонахождения штаба дивизии мне дано не было, а сказали, ищите в районе западнее Ровно по дороге на Луцк или в направлении Дубно. Сориентировавшись по карте и на местности, я выехал на широкую асфальтированную дорогу, по которой на восток и на запад мчались десятки грузовых автомашин груженных боеприпасами, женщинами и детьми. Это было мое первое задание, которое я получил, выполняя роль офицера связи.

На шоссейной дороге, хотя и широкой, скопились сотни автомашин, создавались пробки, мимо которых проехать было невозможно. Движение транспорта приостановлено и ты сидишь ждешь, когда пробка рассосется. Проедешь немного и опять пробка. Только проехали мы с пол километра, как над нами появилась немецкая авиация, больше тридцати самолетов, «юнкерсов» и «мессершмидтов». Давай бомбить эту неподвижную громаду автомашин. Боеприпасы на машинах стали рваться. Снаряды, мины, патроны, все это вместе взрывается и создает страшную огненную картину на дороге.

По обочинам дороги глубокие канавы, из-за которых невозможно переехать в поле, чтобы рассредоточиться, спасти часть автомашин. Шофера разбежались в поле и спрятались во ржи, а фашистские стервятники безнаказанно бомбят наши автомобили и гоняются, на бреющем почти за каждым солдатом.
Бомбежка кончилась, стервятники улетели.
- Где же наша авиация? Почему наша авиация, наши славные соколы не прикрывают нас? – спросил у меня мой шофер, младший сержант Степанов, еле успевший переправить нашу Емку через кювет. Мы отъехали в поле, метров пятьсот от дороги и с ужасом и сожалением наблюдали за трагической картиной на шоссейной дороге.

Объехав по полю горящую пробку, мы выехали опять на дорогу, не доезжая Гощи. Проехав Гощу, мы вновь наткнулись на пробку и опять по полю объехали ее. Солнце скрылось за горизонтом. Примерно в пяти – шести километрах восточнее города Ровно нам встретилась санитарная автомашина штаба дивизии. Увидев ее, я приказал шоферу Степанову принять вправо и остановить машину. Одновременно, поднятой вверх рукой подал сигнал, чтобы санитарная машина остановилась.

Я спросил водителя, не видел ли он где штаб 40- танковой дивизии. Он развел руками и сказал, что утром были где-то под Дубно, а сейчас он не знает где штаб дивизии.
- Куда едете – спросил я.
- Везу в тыл убитого начальника химической службы дивизии капитана Зольдмана.
- А что с ним случилось?
- Когда мы позавчера подъехали к линии фронта, то он сошел с ума. Первый день за ним врачи наблюдали, не симулирует ли он, а сегодня начсандив приказал отправить его в тыл. А вот сейчас, проезжая по городу Ровно, нашу машину обстреляли, и его беднягу убило насмерть.

Когда я осмотрел кузов машины, то обнаружил несколько пробоин, а капитан Зольдман лежал на носилках мертвым. Санитарная машина ушла в направлении на Гощу, а мы отправились на Ровно. Проехав с пол километра, мы встретили небольшую группу солдат, сержантов и остановились.
- Откуда вы бежите? Из какой части? – засыпал я их вопросами.
- Бежим с фронта, отступаем, - ответил один из них мне.
- Товарищ лейтенант, вы спрашиваете, из какой мы части? Из разных.
- А куда же вы идете – спросил я.
- На восток Может где-нибудь соберемся, да сформируем какую-нибудь воинскую часть.
- Как же так вы бежите, а западнее Ровно находится штаб 40-й танковой дивизии во главе с полковником Широбоковым – сказал я.
- Какой там тебе Широбоков – возразил мне, только что подошедший незнакомый старший лейтенант. – Видишь большое зарево – это горит Ровно. Немцы в Ровно, а ты говоришь Широбоков…

Я набрался смелости организовать эту бегущую массу солдат, сержантов и как самозванец, от имени командира дивизии назначил этого старшего лейтенанта Ященко, командовать сборной стрелковой ротой. К этому времени собралось более сотни солдат, сержантов. Среди них было четыре командира без петлиц на гимнастерках и нарукавных знаков. Но на брюках были видны красные канты. Их я назначил взводными. Я поставил им задачу оседлать шоссейную дорогу по западному скату той возвышенности, на которой мы находились, и занять оборону.

Вначале эта масса послушалась меня, так как я сказал, что восточнее Гощи находятся наши три танковых полка, и они заняли оборону. Только мы отъехали немного в сторону Ровно, как это войско сразу разбежалось кто куда.
Стемнело. Проехав еще метров пятьсот, мы опять наткнулись на пробку автомашин. При переезде через кювет наша автомашина заглохла в кустарнике и остановилась.

- Что случилось, Коля – спросил я у шофера.
- Сейчас посмотрю – сказал Николай. Он вылез из – за руля и полез под машину. Долго возился, пытаясь устранить какие-то неполадки, но так ничего и не сделал. Он вылез из-под машины и сказал: - Ничего не видно, товарищ лейтенант. Придется ждать до рассвета.
Багрянец горящего Ровно, как будто немножко освещает нас. Недалекие сильные выстрелы артиллерии и взрывы снарядов и мин ежеминутно напоминают нам о том, что где то, совсем рядом идет война.
Так мы и решили подождать до рассвета. Мы сидим в машине, и каждый из нас думает об одном и том же, о войне. Выстрелы все реже и реже слышны вдали. Облокотившись друг другу на плече, мы немного вздремнули. Далекий, но сильный разрыв крупнокалиберного снаряда разогнал наш сон и мы увидели, что уже рассвело.

Николай снова полез под машину. Немного постучал молотком, подтянул гайки, и мы поехали вперед к шоссейной дороге и чуть не слетели в глубокий с обрывистыми краями овраг.
- Эх, хорошо, что не поехали в темноте. Сидела бы наша Эмка в этом овраге, а мы были бы уже трупами – сказал Николай.
- Да,- сказал я, - и никто бы не знал, где мы и что с нами, а мы с тобой в этом овраге в это время кормили бы червей своими телами.
Когда мы стали подъезжать к восточной окраине Ровно, то в это время взошло большое ярко красное солнце, как бы для освещения нам пути в незнакомом городе.
Николай нажал, как говорят, на все педали, и мы со скоростью 90 – 100 километров в час проехали восточную и центральную часть города. Весь город Ровно горел, по главной и прилегающим улицам. Въездная дорога с востока в город идет под уклон и мы, зная, что в городе есть враждебные нам силы – националисты, не стали рассматривать город, в котором мы еще ни разу не были. Меня влекла единственная мысль, быстрее добраться до командного пункта дивизии и выполнить поставленную задачу. На улицах города не было видно ни одного человека, словно все вымерли. При въезде на западную окраину города мы встретили грузовую автомашину битком забитую ранеными военнослужащими.

Я поднял руку и остановил ее.
- Откуда вы едете и не видали ли признаков командного пункта нашей дивизии? – спросил я.
- Едем из-под Дубно – ответил шофер. – А на перекрестке дорог, что западнее Ровно, стоит какая-то автомобильная радиостанция и замаскированные танки. Чьи они я не знаю.
- Спасибо дружище – сказал я, и каждый из нас поехали в нужном направлении.

Проехав метров триста, мы увидели на дороге лежавшего, тяжелораненого красноармейца, просившего о помощи. Мы остановили свою автомашину. У этого красноармейца была оторвана по локоть левая рука, не было у него до колена правой ноги. Все лицо было изуродовано мелкими осколками. Он попросил, чтобы мы взяли его с собой. Но куда мы его возьмем, если мы едем к фронту. Мы перевязали потуже его раны, и в это время со стороны фронта шла другая автомашина, также полная раненными. Я поднял руку, требуя остановить машину, но шофер не снижал скорость. Тогда я выхватил пистолет и произвел предупредительный выстрел, после чего машина остановилась.
- Возьмите раненного бойца! – скомандовал я санитару и шоферу.
- Нам некуда его класть, и так полон кузов раненых, - возразил шофер.
- Взять,- сказал я. И мы все вчетвером положили этого, истекающего кровью солдата в кузов.
- А вам бы товарищ лейтенант лучше шло работать в комендатуре, чем быть командиром – связистом – сказал незнакомый шофер.
- На войне, милый мой, надо ко всему привыкать, надо все уметь. Это тебе не у тещи за столом сидеть и яичницей закусывать, - сказал я шоферу и мы разъехались.

Вы не можете себе представить как я обрадовался, когда подъезжая к перекрестку шоссейных дорог Ровно – Луцк – Дубно – Сарны я увидел правее перекрестка замаскированную радиостанцию «РСБ» и несколько замаскированных танков Т-26. Я ликовал.
Нашу эмку мы оставили метрах в ста, не доезжая перекрестка, и замаскировали ветками. Возле рации я нашел начальник связи дивизии майора Пересветова, у которого узнал местонахождение командира дивизии полковника Широбокова, с которым он устроил мне встречу. До этого я ни разу не имел чести разговаривать с комдивом.

Полковник Широбоков Михаил Васильевич заметно похудел, а серебристая борода покрывала его когда-то до блеска выбритое лицо. Он постарел.
Доложив командиру дивизии о цели моего приезда, я вручил ему пакет. Он внимательно выслушал меня, а затем прочел донесение.
- Товарищ полковник! – обратился я к комдиву. – Капитан Горелов просил, чтобы Вы, в краткой форме рассказали мне обстановку на нашем участке фронта.
- Тут сам черт ее не поймет. Вот смотрите, товарищ лейтенант. Эта дорога идет на Луцк, который занят немцами. Впереди нас воюет 18-й механизированный корпус, но я с ним со вчерашнего дня связи не имею, не отвечает. Восточнее их, то есть ближе к нам – немцы. 18-й мехкорпус по-видимому в окружении, а может быть и нет… Нет связи… - Лицо его еще более потемнело, стало суровее, озабоченней.

В это время к комдиву подбежал капитан Боков, командир разведывательного батальона. Он торопливо доложил командиру, что километрах в десяти от нас, со стороны Луцка движется колонна немцев. Есть танки, бронемашины, мотоциклы с автоматчиками. Впереди бронетранспортеры.
Полковник вздохнул, посмотрел вопросительно на капитана Бокова, потом на меня и сказал:
- Товарищ Целуйко! Немедленно езжайте в полк и передайте капитану Горелову, чтобы он немедленно отвел полк восточнее села Кожисть километров на 20-30. Смотрите на карту. Вот этот район с отметкой 238,8. - Он красным карандашом поставил точку на моей карте и расписался.
- С этим моим распоряжением я вчера послал моего заместителя полковник товарища Симонова, чтобы он все части отвел восточнее. Если он, по какой либо причине не сделал этого, то вы передайте мой приказ об этом всем остальным командирам частей. Всем быть там!
Я повторил приказ комдива. Он пожал мне рука и сказа: - Счастливого пути!
- Благодарю Вас! – я круто развернулся и побежал к машине, сел в нее и мы поехали обратно в свой полк.

По прибытию в тот лес, в котором я вчера оставил полк, полка там я не застал. Нашел я его в новом районе. Доложив обо всем командиру полка, я повторил обстановку и полковнику Симонову.
После того как погиб в бою за город Ровно наш командир полка товарищ Зыбин, который командовал сводным полком, вместо него командиром сводного полка был назначен капитан товарищ Хопко Степан Александрович. Полк занял оборону на правом берегу реки Горынь в районе районного центра Гоща, на участке Тучин, Горыньград, Воскодавы. Ширина фронта обороны доходила примерно до 15 километров. Сводный полк, с приданным ему усилением, умело организовав оборону, не смотря на малочисленность личного состава и недостаточную оснащенность боевой техникой и вооружением. Капитан товарищ Хопко со своим сводным полком задержал в несколько раз превосходящего в живой силе и технике противника на несколько дней.

Сводный стрелковый полк трижды переходил в контратаки и своими действиями наносил сильные удары по отборным войскам противника. В этих боях, капитан товарищ Хопко проявил лично героизм, отвагу, находчивость. Он умело маневрировал своими подразделениями, в результате чего немцы несли большие потери и были задержаны на одном из главных направлений – на Киев, куда яростно рвались фашисты.
За эти умелые действия по защите района Гощи и проявленные при этом личный героизм и отвагу, товарищ Хопко Степан Александрович, был удостоен высокой правительственной награды – ордена Красного Знамени, а многие другие командиры и политработники, сержанты и солдаты также получили правительственные награды.

27 июня штаб нашей дивизии получил радиограмму из штаба корпуса, в которой говорилось о том, чтобы командир дивизии товарищ полковник Широбоков, вместе с комиссаром, начальником штаба и другими штабными командирами прибыл к 21.00 в лес, восточнее Гощи, согласно указанным координатам.
Аналогичную кодограмму получил и командир 43 танковой дивизии. Широбоков, выезжая в указанный район, захватил с собой взвод солдат и три пушки для безопасности, так как нашему командованию было хорошо известно о том, что противник забрасывает в район наших частей своих парашютистов.

По прибытию в указанный район леса наше командование и командование 43 танковой дивизии установили, что в этом лесу из штаба 19 механизированного корпуса никого нет. На опушке леса был встречен какой-то старик, и на вопрос полковника Широбокова – «Кто есть в лесу?», старик ответил, что никого нет. Оценив обстановку и поняв, что вызов ложный Широбоков дал команду открыть по лесу огонь. Незамедлительно из леса был открыт автоматный огонь противника. Возвратясь благополучно в свой штаб дивизии, полковник Широбоков дал запрос командиру корпуса генерал-майору танковых войск товарищу Фекленко о случившемся. Комкор ответил, что он подобного вызова не давал. По предложению полковника Широбокова были немедленно заменены все кодовые таблицы.

На второй день в штаб стрелковой дивизии прибыл какой-то полковник, который представился как представитель от соседней с ними стрелковой дивизии и прибыл в дивизию для установления личного контакта и локтевой связи. Обменявшись мнениями о положении дел на участках обороны, незнакомый полковник попросил дать ему командиров, которые пошли бы с ним в соседнюю дивизию для упрочения локтевой связи. Эта просьба была выполнена. Вместе с полковником в соседнюю дивизию было послано три штабных командира, которые ушли, но назад не вернулись.

После этих двух провокационных случаев, среди всех наших военнослужащих была проведена разъяснительная работа о повышении бдительности во всех частях и подразделениях.
Командир стрелкового батальона капитан Шульга бросил свой батальон во время боя в районе Гощи и прибежал на командный пункт штаба дивизии, разыскал полковника Широбокова и, обращаясь к нему, заявил:
- Товарищ полковник! Там ад! Вот Вам мой пистолет! – и он протянул руку с пистолетом в сторону комдива. – Я больше туда в батальон не пойду! Делайте со мною что хотите!
- Товарищ капитан! Возьмите себя в руки! Я такой же командир и солдат, как и Вы! Только старше Вас по воинскому званию и по должности! – сказал Широбоков в спокойной и деловой форме. – Ты не мне служишь, а Родине, так же как и я, и все твои подчиненные. Еще раз повторяю, идите в батальон, там ждут Вас Ваши солдаты! Война только началась, главное впереди. Я понимаю, что никому не хочется умирать. Все мы хотим жить. Но никто из нас не знает, кто раньше или позже погибнет в бою. Но уж если придется погибнуть мне, то я считаю для себя, что лучше погибнуть в жестоком бою с проклятым врагом нашей Родины, чем быть трусом и подлецом по отношении к своим товарищам. Спрячьте Ваш пистолет и идите в батальон! Родина поручила Вам своих сыновей, и Вы в ответе за них перед ней! Идите!

Капитан Шульга стоял как вкопанный. Он дрожащими руками вложил пистолет в кобуру, медленно повернулся и пошел в свой батальон. Придя в подразделение, капитан Шульга вновь потерял самообладание, силу и волю к победе. Страх овладел им. Он вызвал к себе молодого солдата Мелова, вручил ему свой пистолет и сказал:
- На, отнеси комдиву, и скажи ему, что меня в батальоне больше нет.- Сам капитан Шульга сбежал как трус и предатель.
Когда я 28-го июня прибыл на командный пункт штаба дивизии с очередным донесением, на восточную окраину Гощи, который находился на перекрестке дорог, то в это время в штабе дивизии стало известно о том, что немецкие танки и бронетранспортеры атаковали наши передовые части в районе моста через реку Горынь. Атака противника была отбита. На нашем берегу был подбит один бронетранспортер противника и взяты в плен три немецких унтер офицера. Их доставили на командный пункт комдива.

Когда пленные немцы увидели, что идет полковник Широбоков, то они стали вряд, и не отрывая глаз, даже не моргая, стали смотреть в сторону приближающегося комдива.
Полковник Широбоков спросил у пленных немцев на ломаном немецком языке – «Кто победит в этой войне?». Один из них поднял руку с вытянутыми пальцами вверх и крикнул – «Хайль Гитлер!»
Это был настоящий фашист. Его тут же расстреляли на глазах других немцев.
Когда полковник Широбоков повторил тот же вопрос, то оба уцелевшие фашисты, с нашивками СС на петлицах, как пауки гаркнули: - «Сталин!»
Эти два молодчика сразу же превратились из предполагаемых победителей в реальных баранов, позабыв про свою верность Гитлеру и его клике. Они сразу же потеряли воинствующий вид. Через несколько минут их отправили в штаб корпуса на допрос.

На следующий день я прибыл с пакетом на командный пункт командира дивизии, который находился на юго-восточной окраине фольварка – несколько крестьянских домиков построенных вдоль южного берега речки Бухта, что возле населенного пункта Красносельськ, или примерно в двух километрах северо-восточнее Гощи.
По поступившим сведениям, от передовых частей, стало известно, что противник нанес сильный бомбовый удар по переднему краю обороны наших войск, уничтожил артиллерийские огневые позиции на правом берегу реки Горынь и переправился на наш берег. Гоща полностью находится в руках немцев. Наша пехота, ведя тяжелые бои, отступает, хотя приказа такого никто не давал.
Метрах в ста на западной окраине фольварка раздались одиночные выстрелы из пистолетов.

- За мной! – скомандовал комиссар дивизии – батальонный комиссар товарищ Головко. Я и три солдата несшие охрану наблюдательного пункта побежали за комиссаром Головко. Когда мы выбежали на западную окраину фольварка, то сразу увидели лежавшего на дороге раненого красноармейца Володина, который нес на КП комдиву донесение от командира мотострелкового полка.
Комиссар приказал нам прочесать рожь. Мы сделали несколько выстрелов по ней.
- Встать! – скомандовал комиссар Головко. И тут же три юноши по 13 – 15 лет поднялись во весь рост и подняли руки вверх. Наши солдаты обыскали их. В карманах и других местах у них ничего не оказалось. Осмотрев местность вокруг них, наши солдаты нашли на земле, почти у самых ног два немецких «Парабеллума» и один «Наган».
- Зачем стреляли? – спросил у юношей комиссар Головко. Они молчали
- Вы за кого воюете, за Советскую Власть или за немцев? – спросил комиссар.
- За вильну Украину! – ответил один из них.
- Мерзавцы! – с гневом сказал комиссар. – Националисты с юных лет портят, травят их несмышленые головы.
Всех троих пацанов посадили в машину и увезли в тыл.
- Товарищ полковник! - обратился я к комдиву, - разрешите мне уехать в свой полк.
- Отставить, товарищ лейтенант. Оставайтесь здесь на НП. Вы мне здесь нужнее будете.

В течение последующих часов я помогал начальнику штаба дивизии налаживать телефонную и радиосвязь с мотострелковым, сборным и артиллерийским полками.
Примерно к четырем часам дня немцы усилили свой огонь по нашей жидкой обороне, и не смотря на приказ комдива контратаковать противника, все наши контратаки не увенчались успехом. Наша оборона трещала по всем швам. Силы были далеко не равные. Авиация противника безнаказанно «утюжила» наш передний край, а немецкие танки и автоматчики безнаказанно добивали тех, кто ставал против них с гранатами в руках. Наша оборона была сломлена.
Телефонная связь перестала работать с полками. По радио связи вообще нет. Попытки начальника связи майора Пересветова наладить хоть телефонную связь – безрезультатны. Она безвозвратно нарушена. Внезапно по радио радист мотострелкового полка Золотарев доложил, что все бегут и сам отвечает на ходу и что командного состава с ним нет.

- Товарищ лейтенант! – обратился ко мне полковник Широбоков, - я уезжаю в район командного пункта дивизии. Вы остаетесь здесь, на моем НП, за меня. Бегущих солдат и командиров соберите в одну группу и организуйте оборону наблюдательного пункта.
- Слушаюсь – ответил я.
Да подумал я сам про себя. Вот я и старший за него… Ведь я никого не знаю в полках. А что я буду делать, если немцы прорвутся к нам на НП, какое я должен буду принимать решение, и чем и с кем я буду воевать? Послушаются ли меня? Одна мысль обгоняла другую. Ведь я впервые на войне, ведь я только окончил военное училище, лейтенант связист, взводом не командовал, а мне приказано головой отвечать, если будут бежать солдаты с фронта.
Поток бегущих с фронта, поминутно увеличивался, под разными предлогами. А в действительности, никто из них не хотел попадать в руки к фашистам. Все они питали нужду дойти до старой границы и может быть там удастся создать более прочную оборону и не пропустить врага в глубь страны.

Все стремились к старой границе, к укрепрайону. Расставив солдат комендантского взвода, которые охраняли наблюдательный пункт, мне удало собрать около трехсот солдат, сержантов и трех командиров среднего комсостава.
От имени комдива я распределил их по ротам, указал им рубежи для занятия обороны, назначил взводных и ротных командиров. Хотя в большинстве своем, эти люди не знали друг друга. Многих из них нельзя было узнать кто он, младший или средний командир, так как все они были без знаков различия, без петлиц и нарукавных знаков. Их можно было различать по волосам на голове, да синим брюкам комсостава с кантом на галифе, да по хромовым сапогам.
Мое войско стало расходиться по указанным мною рубежам во ржи, чтобы занять оборону вокруг наблюдательного пункта. В это время, в метрах пятистах от нас по отлогой возвышенности были видны немецкие танки и автоматчики, которые шли на нас двумя цепями. Немцы, заметив наших солдат, перенесли артиллерийский и минометный огонь по нашему НП, и по району прилегающему к нему.

Наши солдаты, попав под сильный артиллерийско-минометный огонь, не успев занять оборону, в беспорядке стали разбегаться по полю. Меня уже больше никто не слушался, так как вокруг стали рваться снаряды и мины, а автоматный огонь был таким, как проливной дождь и пронизывал все поле.
Я решил доложить о создавшейся обстановке и побежал к блиндажу. В это время на блиндаже разорвалась мина или артиллерийский снаряд, уже не помню, и меня взрывной волной сшибло с ног. Я больше ничего не помнил.
Придя в себя, я увидел моих солдат телефонистов, которые поливали меня водой из фляги. Я весь был засыпан землей.
- Связь со штабом дивизии есть или нет? – спросил я у сержанта Белова.
- Есть, товарищ лейтенант – ответил Белов.

Кручу ручку телефонного аппарата, и мне тут же отвечает телефонист коммутатора узла связи штаба дивизии: - «Волга», слушает.
- Попросите к аппарату полковника Широбокова – сказал я.
- Его нет, - ответил мне телефонист.
- Тогда пригласите начальника штаба дивизии или начальника оперативного отдела, мне надо доложить им обстановку!
- Их тоже нет. Все они уже сидят в штабном автобусе.
- Тогда пригласите начальника связи дивизии майора Пересветова.
- Я у телефона – ответил мне майор Пересветов.
- Товарищ майор, обстановка очень сложная! Мои роты разбегаются. Связи с полками нет, никто не отвечает. Немцы наступают на наш наблюдательный пункт двумя цепями. Они от нас 200 метров. Прошу доложить обстановку комдиву и, что мне делать дальше? Жду распоряжения.- Держись товарищ Целуйко. Сейчас доложу – сказал майор Пересветов.

Наблюдаю за полем боя. Бегут секунды, минуты кажутся часами. Моих рот уже нет, только мои телефонисты рядом со мной да пять солдат комендантского взвода. Все они ведут ружейный огонь по противнику. Кругом есть убитые и раненные наши солдаты и сержанты. Раненные, уползают за бугор наблюдательного пункта.
- Товарищ Целуйко – раздался голос майора из телефонной трубки, - комдив приказал, во что бы то ни стало – держаться.
- Да с кем и с чем я буду держаться, когда вокруг меня уже никого нет! Немцы, в двухстах метров и заливают нас свинцом.
- Тогда сворач…. – больше ничего не стало слышно. Связь оборвалась.

Взрывы снарядов и мин противника создали сплошной гул в воздухе. Земля стонала от страшных взрывов. Я понял одно – надо сворачиваться.
Телефонисты отсоединили телефонный аппарат, схватили две катушки телефонного кабеля и мы спустились в овраг, где стояла наша машина –«Газик». Вместе с нами сели солдаты комендантского взвода, усадили десяток раненных солдат в кузов и помчались в район командного пункта штаба дивизии, который находился в саду, севернее села Витков.

Шофер, солдат Емельянов, погнал машину вначале по бездорожью, а солдаты, находившиеся в кузове, открыли огонь по противнику, прикрывая наше бегство.
Выехав на проселочную дорогу, мы проехали километра два и обогнали нескольких солдат, сержантов, которые уходили на восток.
КП штаба дивизии мы нашли в саду, что восточнее села Коростянтин. Я быстро нашел командира дивизии, который сидел в легковой машине, мотор которой уже работал. За легковой, стоял штабной автобус, битком наполненный штабными командирами. Доложил комдиву обстановку, которая сложилась в районе наблюдательного пункта. Он приказал мне поступить в распоряжение командира батальона связи капитана Дубового.
Штабные машины ушли в направлении села Подлески, а мы остались в этом саду. Всех отступающих солдат и сержантов мы задерживали и организовывали временную оборону сада.

Капитан Дубовой приказал мне, с моей ротой занять оборону на западной окраине сада. Мы расположились в канаве, которой был обведен сад, и приготовились к бою, хотя патронов у нас было не более десяти на винтовку.
Первыми по дороге показались мотоциклисты – разведчики с автоматчиками и пулеметами в колясках. Подпустив немцев примерно на 200 метров, мы открыли по ним оружейный огонь. От точного попадания, впереди идущий мотоциклист потерял управление и закружил вправо, то влево и опрокинулся в кювет. Мотоциклист второго мотоцикла резко затормозил, а пулеметчик открыл по нашему саду огонь. Свинцовый дождь пуль косил по стволам фруктовых деревьев и нам. На горизонте показался еще один мотоциклист, который тоже открыл по нам огонь. Завязалась перестрелка.

Капитан Дубовой, который занял оборону во втором эшелоне, то есть позади меня, также открыл огонь по фашистам, которые показались у него на правом фланге.
Наш огонь потихоньку затихал, так как заканчивались патроны. Мы не знали друг друга ни по имени, ни по фамилии, по воле судьбы тут собрались бойцы разных национальностей, среди которых особенно было много узбеков, что прибыли в дивизию всего лишь за две недели до войны. Всех нас объединяло одно – нанести врагу как можно больший урон. И мы это делали, зная, что позади нас никого нет.
По нашему району обороны стали ложиться мины противника. Рядом со мной стоит ручной пулемет Дегтярева, но в нем нет диска, нет патронов. Мне доложили, что солдаты потихоньку уходят с поля боя. Ряды наши стали редкими. Патроны на исходе. Есть убитые. Я приказал стрелять до последнего патрона.

Взрыв мины и рядом со мной убит красноармеец имени, и фамилии которого я не знаю. Когда я оглянулся, то увидел, что рядом со мной никого нет. Что делать?
В это время, ко мне подбежал помковзвода. Фамилию его я не знал. Он доложил мне, что вокруг нас никого больше нет, хотя я и сам это видел.
- Товарищ лейтенант – обратился он ко мне – пойдемте отсюда, нам здесь больше делать нечего, – и дернул меня за руку. Я поднялся, и мы побежали вдоль сада.
Выбежав на дорогу, мы увидели раненого красноармейца.
- Где капитан Дубовой? – спросил я его.
- Капитан Дубовой ранен, он уехал на машине в направлении села Полески, в тыл.

Втроем мы отправились в направлении села Подлески. По ложбине мы пробирались через какой-то кустарник, шли по полям и дорогам, а где и напрямик. Мы прошли подлески.
Вечерело. Перед закатом солнца, мы прибыли в населенный пункт Меджеричи. По дороге к нам присоединилось еще несколько красноармейцев. На улицах нас встретили крестьянки, старики и дети. Они несли нам хлеб, молоко, сало. На глазах у женщин были слезы.
- Куда же вы идете? - спросил у меня один старик с седой бородой, которому было, наверное, более семидесяти лет. – Соберите наши силы, да уничтожьте зазнавшуюся немчуру. Запомни мои слова, сынок. На русских часто нападали, били наших на нашей земле, но никогда не побеждали нас! Я уверен, что вы скоро вернетесь и освободите нас.
- Дедушка, - сказал я, обращаясь к старику – Вы встречаете нас хлебом и солью, а как вы будете встречать и провожать немцев?
- Да сынок, мы встретим их. Мы будем встречать и провожать их в дремучих лесах на тот свет - сказал старик. Мы знаем, кто такие немцы.
Эти слова старика до боли тронули меня. Я обнял его, поцеловал и пожелал ему доброго здоровья.

Поблагодарив за угощения, мы пошли в центр поселка. Когда мы вышли на базарную площадь, то к нам подошла одна женщина, по национальности еврейка. Она отозвала меня в сторону и сказала:
- Товарищ лейтенант! Вы видите, вон там, между торговых столов ходит человек. Это не наш житель. Он подозрительный. Может он шпион.
В самом деле, между торговыми рядами ходил человек, выше среднего роста, в кожаном коричневом реглане, в серой шляпе и зонтом под мышкой. У меня возникла мысль арестовать его. Я дал указание своим спутникам подойти к нему с разных сторон и арестовать его. С дальних подступов и разных направлений стали сходиться красноармейцы. Кольцо вокруг незнакомца сузилось. Я подошел ссади, и крикнул: «Руки вверх!»
Незнакомец поднял руки.
- Обыскать, - приказал я сержанту.
У незнакомца изъяли пять гранат и пистолет «Вальтер».
- Напрасно трудитесь, товарищ лейтенант – сказал незнакомец.
- Кто вы такой – спросил я его.
- Я свой, - сказал он. – Отведите меня в штаб 40-й танковой дивизии, в особый отдел и там все узнаете.
- Пойдем,- сказал я и мы шагая позади незнакомца направились к автомашине, которая стояла невдалеке.
- Товарищ майор!- обратился наш незнакомец к сидевшему в кабине майору Крайнову, которого я сразу узнал.
- Что случилось? – спросил майор, выйдя из кабины автомобиля.
- Меня арестовали – сказал незнакомец.
- Да, товарищ майор, мы его арестовали. Мы не знаем кто он и его никто не знает в этом городишке. Про него нам сказали местные жители, они его считают чужим.
- Отпустите солдат, - сказал мне майор Крайнов. - Пусть они отойдут, и я вам все объясню. А вас гражданочка, благодарю за наблюдательность. Вы можете идти.
Она ушла и с недоумением оглядывалась.

Майор Крайнов засмеялся.
- Я ничего не понимаю, товарищ майор. Прошу Вас объяснить.
- Товарищ Целуйко! Благодарю Вас за проявленную бдительность. Но дело в том, - засмеялся он, не решаясь сказать мне о всем, - что это не шпион. Это наш сотрудник, которому дано специальное задание. Я думаю, что Вы меня поняли.
- Понял, товарищ майор.
- Да, плохо Вы замаскировались, товарищ капитан. Внешность Ваша Вас выдала. Из местных жителей Вас никто за своего не принял. Придется сменить Ваш камуфляж.
- Я говорил ребятам, - сказал незнакомый капитан, - что уж очень нарядно меня одели. В таком наряде надо появляться в большом городе, где мало кто кого знает.
Майор Крайнов показал нам как лучше выйти в направлении на город Корец. Я взглянул на карту, пошел к своим спутникам и мы вместе пошли на Корец.

Солнце скрылось за горизонтом. Пошел мелкий теплый дождь и скоро перестал. Когда мы вышли к следующей деревне уже стемнело. Дорогу на Корец нам уточнил один гражданин, к которому мы зашли попить воды. Теплая июньская ночь. Мы идем, спотыкаясь от усталости и желания поспать.
Нам лучше было бы идти, если бы выйти на шоссейную дорогу Ровно – Корец, там асфальт, ровная местность, а здесь в темноте то пень, то колода, то яма. Идешь, нога за ногу заплетается, спотыкаешься, падаешь и снова идешь. Мы не знаем судьбы нашей дивизии, поэтому надо идти именно здесь. А может по шоссе к Корцу вышли уже немцы, тогда на дорогу идти опасно.

К рассвету мы вышли к северо-западной окраине города Корец. Здесь мне удалось узнать, что наша дивизия получила задачу занять оборону на западной окраине города. Но так как район был не выгоден для обороны, и тем более, что части дивизии не были собраны к тому времени в районе города, то оборона города организована не была. Части дивизии получили новую задачу – занять оборону на старой границе, оседлав шоссейную дорогу между городами Корец и Новоград-Волынский.

Наши части хорошо укрепились на старой границе использовав доты и дзоты для обороны. Десятки танков, сотни солдат и офицеров фашистской Германии были уничтожены на этом участке.
Пять дней наши части держали прочную оборону. Однако, в связи с тем, что противнику удалось прорвать оборону наших войск южнее Новоград-Волынского по направлению к Шепетовке, наше старшее командование отдало приказ оставить позиции в этом районе и отойти восточнее Новоград-Волынского, чтобы не подвергнуть дивизию окружению.

Мне в штабе дивизии вручили пакет для доставки командиру полка. На попутных машинах, а в большинстве пешком я добрался до Новоград- Волынского. В городе почти не было признаков жизни. Жителей города практически не видно. Большинство зданий вдоль дороги уже были разбомблены, та сожжены авиацией противника. Ночью мне удалось разыскать штаб полка и вручить пакет командиру.
Утром 7 июля 1941 года наш 80-й танковый полк, но без танков, занял оборону в районе села Броники, фронтом на юг, вдоль шоссейной дороги, как пехотный полк. Вот пришел и наш черед. Полк усилили артиллерийским дивизионом и минометами. Винтовки СВТ наши солдаты получили уже около десяти дней тому назад. Штаб полка расположился на восточной окраине села Крапивное.

Здесь мне, как начальнику связи полка, впервые пришлось проявлять свои умения в организации связи в обороне. К сожалению, так как полк не имел ни танков, ни своей артиллерии, ни минометов, ни пулеметов и даже автоматов, так же он не имел и средств связи и связистов.
Из-за недостатка телефонного кабеля ПТФ-7 мне пришлось проложить только ось от командного пункта полка до наблюдательного пункта командира. На всю эту ось я вынужден был посадить и батальоны. Как говорят – ни сил, ни средств.
Закончив организацию связи, я решил пойти на наблюдательный пункт к командиру полка, чтобы непосредственно наблюдать за полем боя и иметь возможность моими связистами по устранению неисправностей и повреждений на линиях связи.

По дороге на наблюдательный пункт нас обстреляли немецкие минометы. Завязалась ружейно-пулеметная стрельба. Бой длился не долго. Я благополучно добрался до НП.
- Ты жив? – спросил меня капитан Горелов.
- Так точно, товарищ капитан! – ответил я ему.
- Какого черта сюда принесло?
- Хочу быть с Вами, товарищ командир полка. В штабе можно умереть от скуки пока дождешься сводки, а здесь совсем другое дело. Все видно своими глазами, как на ладони.
- У противника большое превосходство в силе и технике. Нам скоро придется отходить на новый рубеж – сказал капитан.

К одиннадцати часам дня противник сосредоточил свои силы и нанес сильный артиллерийский и минометный удар по нашей пехоте. Застрекотали автоматы, застрочили пулеметы. Снаряды м мины противника, как ураган, разрушали наши окопы. При этом характерно, что мины противника ударяясь об землю, подпрыгивали вверх и рвались над землей и своими осколками наносили большое поражение нашей пехоте.
Прилетело 12 самолетов «Ю-87» и сбросили свои бомбы вдоль нашей обороны. Наша артиллерия изредка посылала свои снаряды по немецкой пехоте, по артиллерийским и минометным позициям немцев.
К часу дня наша оборона была сломлена под воздействием превосходящих сил противника. Хотя приказа к отступлению не было, все наши солдаты еще ни разу не бывшее в бою, дрогнули. Началось паническое бегство. Создать что-нибудь похожее на уставную обстановку с организованным отступлением не представлялось возможным.

По приказу капитана Горелова я отдал распоряжение связистам смотать линии связи. Управление действиями батальонов было возложено на радиосвязь, на одну рацию РБ, которая обслуживала сразу всех трех командиров батальонов.
Помню, во время нашего беспорядочного отступления, немцы сопровождали нас минометным огнем. Опытный фронтовик скажет, если слышно визг мины, это еще не значит, что это твоя мина, так как мина воет как при взлете, так и при опускании на землю. А вот снаряд – это другое дело. Если ты слышишь шуршание снаряда, то этот снаряд не твой и полетит дальше. А вот снаряда, который разорвется рядом с тобой – ты никогда не услышишь.
Так случилось и на этот раз. Во время взрыва мин лейтенант Федюнин подал команду своим подчиненным «Ложись!», чтобы меньше было поражение от осколков наших бойцов. Красноармеец Осипов, выполняя команду, лег на землю, так же как и другие, в сторону отступления. Вражеская мина врезалась ему между лопатками прямо в позвоночник, вошла в грудную клетку, и только хвостовое оперение мины осталось на поверхности его гимнастерки. Осипов закричал, затем застонал. Он в горячке подхватился, пробежал шагов пять и снова упал, обвил землю руками и стал грести под себя траву и землю.

Я находился почти рядом с ним и для меня создавшаяся обстановка была неприятна. Мина могла каждую секунду взорваться. Рядом со мною находились и другие товарищи, которые также как и я были в оцепенении. Они боялись пошелохнуться в ожидании взрыва мины. Они могли стать ненужными жертвами мины.
Мой связной, боец Козлов Сашка, рискуя собственной жизнью, подбежал к Осипову, взялся рукой за стабилизатор мины и выдернул ее. Осипов застонал еще сильнее, а кровь фонтаном хлынула из большой раны. Когда мы рассмотрели мину, то увидели, что она была без взрывателя, не заряженной. Осипова положили на плац-палатку и стали нести, но он через несколько минут скончался. Мы похоронили его в одном из ближайших окопов, накрыв лицо плащ-палаткой, и наспех засыпали его землей, а сами быстро пошли в сторону отступающих наших войск, в деревню Крапивное.

Начальник штаба полка капитан Кривулин приказал мне нагрузить в кузов грузовой автомашины раненных бойцов и командиров и отвезти их в ближайший госпиталь, который находился в тридцати километрах, от Крапивного, в село Красноармейск. По проселочным и лесным дорогам, к шести часам вечера, мы приехали в госпиталь. Разгружать раненых мне запретил какой-то врач. Он был в белом халате и без рангов. Я ему сказал, что мне необходимо немедленно возвращаться в полк. Этот врач повел меня к полковому комиссару – комиссару госпиталя Андрееву, как он мне объяснил.
Тот выслушал меня внимательно и сказал:
- Товарищ лейтенант! Приказываю Вам сейчас же всех раненных немедленно вести в Киев. Мы не можем принять ни одного раненного. У нас не только все палаты, но и коридоры заполнены ранеными. У нас не хватает транспорта, чтобы отправлять их в тыл. Везите немедленно!

- Я Вас понял, товарищ полковой комиссар. Но я не могу вест дальше раненых. Я получил приказание доставить их в Ваш госпиталь и немедленно вернуться в полк.
- Дайте Вашу командирскую книжку – потребовал комиссар. Сделав какие-то пометки в своей записной книжке из моего удостоверения, Андреев сказал:
- О том, что я направляю Вас в Киев с ранеными, я поставлю в известность Вашего командира дивизии Широбокова. Езжайте.
- А где же я потом буду искать свой полк? – спросил я.
- В районе города Малин. Ваша дивизия будет обороняться в направлении на город Коростень.
- До свидания!
- Счастливого Вам пути!
Я повиновался и мы уехали.

При выезде на шоссейную дорогу Новоград-Волынский - Житомир мы увидели группу красноармейцев, человек примерно двадцать, сидевших в кювете. По национальности это были узбеки. Это те самые молодые солдаты, которые за две недели до войны стали прибывать к нам в дивизию в своих полосатых национальных халатах, с большими узлами за плечами. Остановив машину, я спросил у них:
- Почему вы здесь?
- Наша полка разбита. Все наша идем Житомира, на переформировка.
Один из тяжело раненных красноармейцев посмотрел на них и выругавшись матом сказал в их адрес:
- Предатели! С поля боя бежали. Свою шкуру спасают. Негодяи…
- Они не виноваты, что не умеют воевать. Они курс молодого солдата не успели пройти, как началась война. Обученные солдаты и те не в силах сдержать натиск до зубов вооруженного врага – сказал я.

Я приказал идти солдатам в сторону фронта. Они переговорили между собой на узбекском языке, и один из них сказал мне:
- Моя русский не понимает.
Мы поехали в сторону Киева через Житомир, который весь горел подожженный со всех сторон. Центральная часть города была почти полностью разбомблена и горела. Проехав Житомир, справа от дороги натолкнулись на аэродром. На нем не было ни одного нашего самолета, только чучела самолетов, да макеты зенитных пушек с кривыми стволами. На этот аэродром немецкие самолеты не бросили ни одной бомбы.
Въехали в Киев, когда уже стемнело. На окраине города мы увидели красноармейца с флажком в реках. Он подавал сигналы принять вправо и остановить машину. Это был патруль. Мы выполнили его команду.
- Куда едете и что везете? – спросил патруль.
- Едем в Киев. Везем раненых в госпиталь, - ответил я.
- Документы есть? – спросил патрульный.
- Есть, - ответил я, - полный кузов.
Патрульный заглянул в кузов, битком набитый ранеными.
- Не задерживай, - проскрипел сквозь зубы один из раненных.
- Немножко подождите, видите фриц над городом, разведчик.

И на самом деле, освещеный несколькими прожекторами Ю-87, пытался вырваться из перекрестия лучей прожекторов. Сотни трассирующих пуль и десятки снарядов зенитной артиллерии били по фашистскому самолету. Примерно через минуту вражеский самолет был сбит и объятый пламенем упал на землю.
- Правильно! Молодцы ребята! Бейте их проклятых, чтобы не повадно было летать над нашей землей! – сказал тяжелораненый солдат Ильин.
Моих раненных быстро приняли в Киевском военном госпитале. Правда начальник госпиталя требовал, чтобы я отвез раненых за Днепр в Дарницу, но я категорически отказался и настоял на приеме раненных, так как им немедленно необходимо было сделать новые перевязки, а мне сей час же, ехать в полк.
- Большое Вам спасибо, товарищ лейтенант, за то, что Вы благополучно доставили нас в Киев. Счастливого Вам пути! - чуть ли не хором произнесли мои однополчане.

Пожав им всем руки, пожелав им быстрейшего выздоровления, я уехал в мое Киевское военное училище связи, чтобы посмотреть, что там делается, повидаться с моими однокашниками, с которыми два месяца назад мы окончили это училище, а их оставили служить в училище взводными.
Дежурный по училищу лейтенант Пискунов разрешил нам въехать на территорию училища и отдохнуть до утра. Ночь прошла быстро. Мы уснули тут же, как будто у тещи на мягкой и чистой постели, а на самом деле спали в кузове, положи под головы сиденья из кабины.
Проснулись примерно в шесть часов утра. Пошли с шофером в наш «особняк», в котором я жил. В помещении грязь непролазная, никакого порядка. Взад и вперед ходят незнакомые приписники. Из наших выпускников – никого. Умывшись, мы пошли к нашей автомашине, чтобы самим подзаправиться. Во время нашего завтрака я увидел шедшего по тротуару однокашника Калиниченко.

- Лейтенант Калиниченко, - ко мне! – скомандовал я.
Он посмотрел на меня. Ужаснулся. Открыл рот, поднял свои густые, черные брови и бросился ко мне в мои распростертые объятия.
- Ваня, дорогой! Ты еще жив?
- Как видишь, Толик, жив!
И мы снова обнялись и расцеловались
- Расскажи, где ты, как твои дела – спросил он.
- Воюем, - ответил я. И вкратце посвятил его в свои скромные боевые дела.
- А как ты сюда попал, в Киев?
- Раненных привез. На фронте, браток, иногда приходится делать не только то, чему тебя учили здесь в стенах военного училища, а и то, что нужнее для пользы дела, что прикажут.
Прошла минута молчания. Калиниченко, опустив глаза на землю, думал над тем, что произошло, почему наша славная Красная Армия отступает, и скоро ли враг будет остановлен и как скоро мы его победим.
- Расскажи мне о том, где наше училище, где друзья? – спросил я.
- Соколенко улетел куда-то, по заданию на самолете и поныне его нет. Наверное погиб. Бобанков, Мироненко уже уехали куда-то в Сибирь на новое место. Остались только остатки, последний эшелон. Сейчас здесь формируют какие-то части.
Поблагодарив друг друга за информацию и распрощавшись, я уехал.

Проехав через Крещатик в районе крытого рынка и остановив машину при въезде на Бульвар Шевченко, мы прошлись по ближайшим магазинам с целью купить что-нибудь покушать. Но в магазинах полки были пусты. Это не то, что было до начала войны, когда полки в магазинах трещали от тяжести различных продуктов и товаров.
Один незнакомец сообщил нам о том, что вчера на Крещатике задержали одного шпиона в нашей военной форме в чине полковника.
- На какие только трюки мерзкие не идут эти выродки! – сказал незнакомец.
- На войне для достижения цели все средства хороши, – сказал я ему. Сильный над слабым, хитрый над бесхитростным верх берет.

Проезжая по Бульвару Шевченко, мы услышали, как из репродукторов раздавались призывы к советскому народу всем встать на защиту Матери-Родины. Исполнялись торжественные походные марши.
На Бульваре Шевченко было безлюдно и пусто. В различных местах нарыто много окопов, траншей, щелей, настроено блиндажей. Поперек улицы наставлено много «ежей» и других препятствий. Древний Киев готовился к отражению врага.
Выехав за Киев, мы безостановочно доехали до района Коростышева. Поев в чайной, дорогой и полупустой обед, мы уехали по направлению города Малин. К вечеру мы добрались до какого-то населенного пункта и на его окраине решили переночевать, так как шофер Микола изрядно устал. Ночь показалась нам длинной и холодной, потому что мы оба были без шинелей.

Перед утром Микола оставил меня одного в кабине автомашины, а сам пошел в какой-то дом погреться. С восходом солнца какая-то незнакомая женщина подошла к машине, в которой я спал. Она разбудила меня и предложила пойти в дом позавтракать. На это я с радостью согласился. Мой водитель Микола чувствовал себя в этом доме вроде хозяина. Распоряжался всем так, как будто я был у него в гостях.
Хозяйка дома – румяная, черноволосая, очень красивая и стройная солдатка рассказывала нам о том, что ее мужа в первый день войны вызвали в военкомат и до сих пор она ничего о нем не знает.
Поблагодарив гостеприимную хозяйку за хлеб и соль, мы вышли во двор. Хозяйка передала в руки Миколы небольшой узелок с провиантом.
- Спасибо хозяюшка за займанку! – сказал я прощаясь.

К полудню мы выехали на шоссейную дорогу Коростень – Бондаревка и направились в западном направлении. Проехав километров двадцать по глухой лесной дороге, мы неожиданно натолкнулись на уникальный знак. Он, стоял справа от дороги и стрелка его показывала на кустарник. Остановив машину, я крикнул «Ого – го», как когда-то в детстве, когда пас стадо коров.
- Кто здесь? – спросил я громко.
- Чего горло дерешь? – сказал мне солдат, неожиданно появившийся перед машиной.
- Браток, скажи ты из 40-ой танковой дивизии? – спросил я его.
- Нет! Я из 80-го танкового полка – ответил мне солдат.
- Вот и отлично! – сказал я. – А ты разве меня не узнаешь?
- Да я мало кого знаю, товарищ лейтенант. За две недели до начала войны я прибыл в полк, и сразу попал в хозяйственный взвод, в тылы. Вот поэтому мало кого знаю.
- Мы ведь тоже из восьмидесятого танкового полка. Веди нас к заместителю командира полка к майору товарищу Чеботареву.
- Его здесь нет, здесь только начпрод.
- Вот и хорошо, пошли!

Рассказав старшему лейтенанту Белобородову о нашем путешествии в Киев, я спросил у него:
- Где сейчас наш полк?
- А кто его знает. Наш полк где-то отступает, а где точно я не знаю,- сказал начпрод.
- А я думал, что ты сейчас укажешь нам кратчайший путь как к полку пробраться.
- Сам ничего не знаю. Придется подождать. Скоро должен прибыть майор Чеботарев, тогда будет все ясно. Он еще вчера поехал на передовую, да вот что-то задержался.
Накормили нас горячим обедом и хлебом со сливочным маслом, которого в полку было очень много. Мы напились родниковой холодной воды, аж защемило в зубах. Затем мы с Николаем улеглись в тени под сосной и под щебет неугомонных птиц тут же уснули.

Утром следующего дня мы прибыли в село Федоровка, где наш полк собирал свои силы в ожидании новой боевой задачи.
Здесь к нам пришла радостная весть. К нам на помощь прислали сорок новеньких, как говорят, только из-под молотка, танков Т-34. Какая радость. Какой восторг в душе каждого из нас. Мы ликуем. Ведь таких танков мы еще не видели. Теперь то мы дадим «перцу» проклятым фашистам, мы покажем им, где раки зимуют.
Прибывшие танки были полностью укомплектованы личным составом. О чем очень сожалели наши танкисты. Они хотели сами сесть в эти грозные боевые машины и пойти в бой, как настоящие танкисты. Но, увы, нашим танкистам суждено было воевать, как и прежде, в роли пехотинцев. Очень досадно было на душе каждого из них.

Решением командования дивизии танковые экипажи, приехавшие на боевых машинах, остались при своих танках. Только командиры танковых батальонов были назначены из числа командного состава танковых полков, так как к тому времени они получили настоящее боевое крещение. У них был достаточно хороший, хотя и небольшой практический опыт в управлении подразделениями непосредственно в бою.
В момент передачи нашему полку танков присутствовали: командир корпуса генерал-майор танковых войск Фекленко, командир нашей танковой дивизии полковник Широбоков и другие командиры.
Для меня неожиданным было то, что здесь в районе Федоровки, встретил я начальника связи корпуса полковника Абрамова. Того самого полковника Абрамова, который был моим командиром батальона в Киевском военном училище связи. Это был тот самый полковник Абрамов, которого мы, курсанты, все так искренне любили за его заботу о нас курсантах. Заботу о том, чтобы мы все были умелыми связистами, преданными нашей Матери-Родине. Мы любили его за справедливость и требовательность к курсантам. В стенах училища мы называли его «Наш Суворов».

Как сейчас помню, во время торжественного собрания посвященного нашему выпуску, Абрамов был приглашен на наш выпускной вечер. Перед самими государственными экзаменами он был назначен начальником связи 19 механизированного корпуса. Когда полковник Абрамов вошел в зал, то все сидевшие его питомцы встали и громкими, бурными аплодисментами встретили и проводили его на сцену, в президиум.
Начальник училища, генерал-майор войск связи товарищ Афанасьев предоставил ему слово, и снова раздался гром аплодисментов.
- Суров я был с вами друзья мои, иначе и быть не могло! Иначе не получились бы с вас славные молодые командиры-связисты. Вы получили большие знания в стенах этого прославленного училища. Эти знания вы должны полностью передать солдатам и сержантам, которых вручит в ваши умелые руки наша любимая Родина! Родина верит в вас, друзья мои! Нигде и никогда не роняйте чести и славы нашего славного военного училища обучившего и воспитавшего вас! Отечество оценит и вознаградит вас..!
Снова бурные овации. Все встают. И раздается трижды громкое «Ура!»

Товарищ полковник, здравствуйте! – обратился я к Абрамову, сидевшему в легковой машине.
- А, Целуйко! – воскликнул он – Так вот ты где? Здорово, здорово дружище. Как дела? – спросил он и пожал мне руку.
- Воюем, товарищ полковник!
Полковник Абрамов улыбнулся и сказал:
- Прислали вам танки. Бейте врагов нашей Родины, да покрепче! Беспощадно бейте их! Затем полковник спросил:
- А как у тебя, дружище, со связью то, а?
- Да что говорить, если в нашем полку всего осталось три километра полевого кабеля, четыре телефонных аппарата да две радиостанции. Вот и все средства связи. Связистов осталось в полку всего четыре человека. Сами понимаете, что с такими силами и средствами далеко не разгонишься. Подаешь осевую линию связи к батальонам, а там дальше все на посыльных надежду кладешь. А посыльный пошел, глядишь его где-нибудь шальная пуля или осколок мины угораздил, и нет ни связного, ни донесения. Порвется линия связи, а послать на линию линейного надсмотрщика не из кого. Порой сам бежишь, а порой и линию связи смотреть некому.
- Ну, что же, не робей, не падай духом! На то сынок и война. – Полковник помолчал немного, а потом глубоко вздохнул, пожал мне руку и на прощание сказал: - Желаю тебе успеха в бою и большого счастья в твоей жизни, а главное будь невредим!
- Благодарю вас, товарищ полковник за добрые пожелания! Счастливого вам пути!

Полковник Абрамов уехал вслед за ушедшими машинами штаба корпуса, а я остался на месте, провожая в неведомый путь своего бывшего наставника.
Распрощавшись с полковником Абрамовым, мне стало легче на душе от неожиданной встречи и печально от быстрой разлуки. Здесь в Житомирских лесах встретить своего старшего товарища, что может быть более приятным. С тех пор я его больше не видел и ничего о нем не слышал.
Заместитель начальника штаба полка старший лейтенант товарищ Гутников Петр сказал мне о том, что пришедшие танки получили задачу на предстоящий бой и что они пошли в район Бронники. Сегодня враги получат должное под ударами этих танков. Фашисты будут опрокинуты, и мы пойдем на запад.
Повели в бой танковые батальоны тридцатьчетверок: командир первого танкового батальона капитан товарищ Дробыш, а второй танковый батальон повел в бой майор товарищ Бойко.

Получив задачу, наши танки вытянулись в большую колонну и направились в район Бронники, чтобы нанести по фашистам сокрушительный удар.
К сожалению, часть наших танков засели в болоте и затем, с большим трудом, были вытащены из него. Большая часть танков вышла в указанный район, на шоссейную дорогу Житомир – Новоград-Волынский и сходу вступили в бой с фашистами. Появление наших танков на этой дороге было столь неожиданным, что немцы бросились наутек. Наши танкисты уничтожали их метким огнем из пушек и давили гусеницами.

В этом районе у противника были: танки, артиллерия, броневики, бронетранспортеры и автомашины с пехотой. Завязался кровопролитный танковый бой. Нашими танкистами было отбито пять контратак немецких танков. Фашисты потеряли более тридцати своих танков, 12 орудий, 10 бронетранспортеров и до 600 человек убитыми и раненными. Было взято в плен 15 немецких солдат.
На второй день бой усилился. Враг рвался вперед, но наши доблестные танкисты стояли насмерть. Так целый день бой шел с переменным успехом.

Враг подтянул свежие силы, новые танковые части, артиллерию. Но наши танкисты своими ударами, заставили фашистов временно отказаться от своего главного удара на Житомир и вынуждены были ввязаться с нами в бой и повернули на Коростень, преследуя нашу 40 танковую дивизию и другие соединения 19 механизированного корпуса.
После выхода из боя, командир первого танкового батальона капитан товарищ Дробыш насчитал на своем танке Т-34 двадцать одну вмятину, от прямых попаданий вражеских снарядов. Это было хорошим показателем того, что наши славные сталевары сварили для наших танкостроителей отличную сталь.
Только в конце второго дня боев, выйдя к Новоград-Волынскому и попав под огонь артиллерии противника, наши танкисты пали смертью храбрых. Погибли в неравном бою и командиры танковых батальонов капитан товарищ Дробыш и майор товарищ Бойко.

После всех этих боев уцелело только шесть наших танков Т-34, которые благополучно возвратились в район Федоровки.
Наша дивизия отошла в район села Бараши. К 10 июля обстановка на нашем участке фронта изменилась. Командование нашего 80-го танкового полка приказало одному экипажу танка Т-34, которым командовал лейтенант товарищ Макушкин, провести разведку противника в районе села Федоровка. Для поддержания связи танкового экипажа со штабом полка во время разведки, командир полка капитан Горелов и начальник штаба полка капитан товарищ Кривулин, приказали мне ехать в танке в качестве радиста, так как радист этого танка был тяжело ранен в предыдущем бою.

Мы выехали выполнять приказ, когда уже стемнело. Где мы ехали, я не видел. Дорогу видел только командир танка и механик-водитель сержант Огневой. Внезапно на наш танк полились струи огня немецких автоматчиков и пулеметчиков, и тут же по лобовой броне нашего танка ударила немецкая пушка. Лейтенант товарищ Микушкин, тут же произвел выстрел по пушке противника. К сожалению, с первого выстрела он в нее не попал. Пулеметный и автоматный огонь по нашему танку усилился, только искорки белыми точками вспыхивали на внутренних стенках нашего танка.
- Давай снаряды, - скомандовал мне лейтенант Микушкин.
Я раскрыл кассету, в которой лежали снаряды, и стал подавать их ему один за другим. Лейтенант Микушкин был в ярости. Он снаряд за снарядом посылал по врагам. Немецкая пушка умолкла. Наш стрелок-пулеметчик, который сидел рядом с механиком-водителем, открыл пулеметный огонь из своего пулемета по вражеской пехоте. Завязался жаркий ночной бой нашего танка с немецкой пехотой. Немцы осветили наш танк белыми ракетами, и наш танк стал виден как днем.

- Огневой, задний ход! – скомандовал лейтенант Микушкин.
В это время еще один вражеский снаряд попал в лобовую броню башни нашего танка, и в месте соприкосновения снаряда с броней вспыхнуло большое белое пятно, потом оно покраснело и постепенно стало темнеть.
Машина рванулась назад. Лейтенант Микушкин очень быстро перезаряжал пушку своего танка и снаряд за снарядом посылал по врагам. Когда мы отъехали метров сто от места боя, он подал команду механику-водителю развернуть танк на 180 градусов, а сам, развернув башню, продолжал вести огонь.
Когда мы вернулись в полк, то лейтенант Микушкин спросил меня:
- Ну как, дружище, не сдрейфил?
- Нет,- ответил я. Хотя, по правде говоря, настроение у меня было весьма неважное. Я сидел у ног лейтенанта Микушкина и полутьме, на ощупь, подавал ему снаряды. Я ощущал, как дрожат его ноги. Но что поделаешь, ведь это, же не на учебном полигоне, это на войне.
- Ты молодец! – сказал лейтенант Микушкин. – С тобой мне было веселей!

Веселья то было мало. Я и сейчас еще вижу, как цепочки белых точек от пуль пулеметов «украшали» наш танк, а взрывы вражеских снарядов до сих пор ослепляют мне глаза. Все как во сне.
О нашем ночном поиске лейтенант Микушкин подробно доложил командиру и начальнику штаба полка.
Утром следующего дня наши солдаты привезли в штаб полка двух пленных немецких солдат. Оба блондина, опрятно одеты. Во время допроса они показали, что они не хотят воевать, что они не немцы. Они чехи по национальности, что их заставили воевать против русских. Им было по 20 лет. Они с первых дней войны договорились при удобном случае, сдаться в плен русским. И вот этот долгожданный день наступил. Они попросились пойти в разведку. Их просьба была удовлетворена. И как только они увидели русских солдат, то тут же подняли руки и сдались в плен. Их направили в штаб дивизии, а их автоматы стали нашими первыми трофеями.

К вечеру наш полк занял исходное положение для наступления на северной окраине села Федоровка. После артиллерийской подготовки наша пехота и уцелевшие танки Т-34 пошли в атаку. Противнику удалось огнем артиллерии вывести из строя четыре наших танка, большую часть нашей артиллерии и минометов, которые были нам приданы. Мы понесли большие потери в живой силе и технике. Было много раненных и убитых. Телефонная связь с батальонами была прервана, а послать было некого для ее восстановления.

Капитан Кривулин, приказал мне лично пойти во второй батальон, который находился на северо-западной окраине Федоровки для уточнения обстановки в батальоне. Пройдя мимо огневых позиций нашей артиллерии и минометов, я прибыл в район обороны третьего батальона. Переговорив с капитаном Артемьевым, я пошел через небольшой лиственный лес в район второго батальона. В лесу лежало много убитых наших и немцев. У одного убитого немецкого солдата была раздавлена голова гусеницей нашего танка. По видимому, это результаты нашего ночного поиска на Т-34.

Когда я прибыл в район обороны второго батальона, то в это время немцы открыли ураганный огонь из минометов и пулеметов. Комбат – капитан Петров, я и командир артиллерийской батареи старший лейтенант Бобаев (участник боев с финнами в 1939-1940 годах, награжденный орденом Ленина), все мы вынуждены были лезть под небольшой мостик по пояс в воду, чтобы спасти свои души. Наши жизни были на волоске от гибели.
Артиллерийская подготовка немцев длилась 25-30 минут. Казалось, что огонь противника стих, и мы стали потихоньку вылезать из-под мостика. В это время, слева от нас, раздалась автоматная очередь, и старший лейтенант Бобаев был тут же убит. Мы с Петровым по канаве, ползком уволокли тело старшего лейтенанта в укрытие. По команде комбата капитана Петрова наша пехота открыла ружейный огонь по пехоте противника, которая тут же залегла. В это время по немецкой пехоте стали ложиться наши снаряды и мины. Спасибо, что в трудную минуту нас поддержали наши уцелевшие артиллеристы. Убитого старшего лейтенанта Бобаева наши солдаты на плащ-палатке унесли в район огневых позиций, где и похоронили под гул артиллерийских выстрелов по врагам нашей Родины.

Здесь я еще раз убедился в том, что на данном этапе войны немецкая армия имеет большое превосходство по техническому оснащению над нами. Невольно возникал у каждого из нас вопрос – почему мы хуже оснащены, нежели немцы? Ответ на этот вопрос никто тогда дать не мог.
Многое мы тогда еще не знали. Да и откуда мы, простые солдаты могли, что-либо знать, кроме узкой своей солдатской обязанности.
Мне в этих боях пришлось выполнять роль не только начальника связи полка, но и роль санитара – делать перевязки рядом лежащим товарищам, относить раненных на 200 – 300 метров в передовой медпункт полка, так как санитаров не хватало, а порой их не было вовсе.

Внезапные огневые налеты противника порой наводили на нас дикий ужас. Вокруг меня столько убитых и раненных, что не знаешь, кому раньше раны перевязывать, кому раньше оказывать помощь.
Рядом со мной лежит раненный лейтенант танкист Кириленко. У него слева, как закрыть ладонь, зияет отверствие в грудной клетке. Вырваны ребра. Видно, как дышит легкое. Он просит пристрелить его.
- Ваня, дорогой, добей меня! Все равно мне жизни больше не видать.
- Анатолий, брось глупости говорить! Сейчас перевяжу твою рану и отнесем тебя в тыл.
- Добей, прошу тебя, уж больно мне лихо, дышать тяжело, добей! – и он набравшись сил, превозмогая страшную боль, полез в кобуру за пистолетом.
Пистолет я отнял из его рук. Я разорвал индивидуальный санитарный пакет. Но одного пакета оказалось недостаточно. Пришлось вскрыть другой и сделать ему тугую повязку. Организовал солдат, чтобы на плащ-палатке отнесли его в санитарный пункт. Сам бросился перевязывать других. Не знаю, выжил ли он?

Красноармейцу, курносому мальчишке, имени которого я не знал, выше колена оторвало правую ногу. Он в горячке кружится на земле. Сам того не знает, что делает. Глаза его круглые, голубые, чего-то ищут. Туго перевязав ему ногу почти у самой тазовой кости, я и еще три солдата положили его на плащ-палатку и понесли. Только мы вышли на небольшую поляну, как левее нас раздалась автоматная очередь и два товарища, которые шли впереди меня и несли тяжело раненного солдата, были тут же убиты. Был убит и курносый солдат, которого мы несли. Мы, шедшие позади, тут же упали на землю. Как только немецкий автоматчик прекратил огонь, мы положили на плащ-палатку только что убитых наших товарищей и ползком уволокли их за бугор. Потом с помощью других бойцов отнесли погибших в тыл, где и похоронили у дороги. В этом бою был тяжело ранен командир третьего батальона капитан Артемьев. Начальнику штаба полка капитану Кривулину оторвало указательный палец на правой руке. Десятки раненных и убитых наших товарищей, которые мечтали жить и делать людям добро. Но, увы. Судьба их жизни была решена здесь на поле брани, в смертельном неравном бою.

Когда я снова возвращался в батальон, то шел по дороге, которая проходила по вспаханному полю. Когда я вышел на середину этого поля, над моей головой пронеслось несколько немецких мин и разорвались позади меня, примерно в районе наших артиллерийских батарей. Когда я остановился и слушал, разрывы мин прямо передо мной упал на землю вражеский снаряд, примерно 120 миллиметров. Он врезался в землю, выскочил из нее и стал вертеться как смерч. Я растерялся, не знал, что делать: бежать, не бежать, ложиться – не успею. И так я остался стоять и смотреть на вертящийся и шипящий снаряд в ожидании смерти, пока не успокоился и не лег на землю, на бок. Когда я присмотрелся к снаряду, то он оказался без взрывателя. Я невольно подумал про себя: «Наверное, я родился в счастливой рубашке, что мне не суждено было погибнуть от него».

На следующий день, понеся большие потери в людях, мы отступили в северо-восточном направлении. Сказать, что это было организованное отступление нельзя. Это было паническое бегство. Кругом дремучие леса. Связи никакой нет. Где соседние полки нашей дивизии – никто не знает.
Вечерело. Мы добрели до какой-то деревушки среди сплошного леса. Заночевали на поляне около села, а на утро снова, но уже более организованно, двинулись в путь по пути отступления.
Воскресенье. Мы утром прибыли в село Киянка. С утра шел мелкий, теплый дождь. Соседей у нас нигде нет. Штаб дивизии на наши вызовы по радио не отвечает. Мы оторваны от других частей нашей дивизии. Через час мы заняли круговую оборону. Мы надеемся, что нам удастся связаться со штабом дивизии. Но, к большому сожалению, никто на наши вызовы не отвечает. Начались поиски соседних полков, но безрезультатно.
К часам десяти утра в район штаба полка прибежала неизвестная женщина, которая сообщила нам о том, что на восточной окраине села немцы.

Капитан Горелов приказал мне организовать отход личного состава в северном направлении, а командиру единственного уцелевшего танка расчищать дорогу нашей пехоте.
Всем было известно об отходе. Пошел сильный дождь. Все красноармейцы поднялись в полный рост и пошли вперед. Но тут нас атаковали немецкие минометы и пулеметы со всех сторон. Наша пехота залегла, и никто не хочет больше двигаться вперед. О создавшейся обстановке я доложил капитану Горелову.
- Во что бы то ни стало надо пробиваться только вперед! Другого выхода нет! Связи мы ни с кем до сих пор не имеем. Никто не отвечает. И чтобы вы, товарищ Целуйко, с такими докладами ко мне больше не подходили! Понятно? – в большом гневе спросил у меня Горелов, как будто от меня зависело все то, что случилось.
- Понятно, товарищ капитан, - сказал я.
- Товарищ Цулуйко! На тебя возлагается ответственность – выход из окружения. Или мы выйдем, или мы все погибнем – сказал он более спокойным тоном.
- Мне все ясно, товарищ капитан.

Я понял, что дела у нас идут не на жизнь, а на смерть и что делать мне больше с командиром полка, комиссаром и исполняющим обязанности начальника штаба полка больше нечего. Так и быть, все равно погибать, старшим или младшим. Так уж лучше старшим умирать, только ответственность уж больно велика. И я пошел выполнять приказ командира, поднимать пехоту.
В это время наш танк прочищал дорогу пехоте своим артогнем и пулеметами, а пехотинцы постреливали своими винтовками СВТ. У многих они уже начали отказывать в стрельбе.
В деревне горело несколько домов и сараев. Дождь не утихал, а лил все сильнее, как из ведра. Мне пришлось поднимать почти каждого солдата, указывая ему путь, куда нужно идти. Многие солдаты, которых мне пришлось поднимать, тут же были убиты осколками мин или скошены огнем автоматчиков. Какой ужас. Я бегаю по полю в плащ-палатке и мне ничего. Подниму солдата, и он тут же, не успев сделать двух-трех шагов, падает мертвым на землю.
Очень трудно мне было бегать с фланга на фланг и выполнять мою тяжелую миссию.

Возле одного из домов сосредоточилась группа в несколько человек солдат и сержантов. Они прижались друг к другу и к стенке поплотнее. Я подбежал к ним и приказал немедленно разойтись, так как достаточно одной мины, и они все будут убиты. На мое требование никто даже не шевельнулся. Тогда я силой стал растаскивать их. Они сурово глядели на меня. Среди них оказалось два воентехника.
- Как вам не стыдно! Вместо того чтобы помочь солдатам выйти из окружения, вы сами спрятались вместе с ними и ждете смерти! Немедленно разойтись.
- А мы не пехотинцы – ответил мне один из них – командовать пехотой не умеем.
- А я, что пехотинец? – заорал не своим голосом я – Я же связист!

В это время в сарае разорвалась мина или снаряд. Замычала корова или теленок, завизжали свиньи.
Преодолевая большую опасность, трудности, неся большие потери, убив несколько десятков немцев нам все таки, основной массе, удалось вырваться из этого кольца.
К вечеру дождь стих и нам удалось собрать вместе остатки наших людей. Установили радиосвязь со штабом дивизии и тут же получили задачу немедленно уходить из этого района. Противник на флангах дивизии далеко продвинулся вперед. И наша дивизия оказалась в большом мешке.
По бездорожью, по глухим лесным дорогам и тропам нам удалось оторваться от противника и 20-го июля выйти на шоссейную дорогу в районе западнее города Коростень, где мы расположились в лесу.

За один день 21-го июля мы сформировали наши остатки в два стрелковых батальона по 120-150 человек в каждом и получив новую задачу вышли на рубеж - Станция Емельяновка – деревня Писки, где и заняли оборону, оседлав железную и шоссейную дороги.
Соседом слева, левее железной дороги, у нас был 78 танковый полк (без танков), а правее нас, правее шоссейной дороги занимал оборону 79 танковый полк (без танков). Эти соседи по численности личного состава ничем не отличались от нас.

Задача состояла в том, чтобы на нашем участке фронта, использую большие лесные массивы, задержать противника. Прикрыть город Коростень и не допустить врага в город. В это время в нашей дивизии было только три сорока пяти миллиметровых пушки и не было ни одного пулемета. В нашем полку был один танк и один автомат ППШ и тот находился у старшего лейтенанта Ершова – оперуполномоченного. У остальных солдат, сержантов, комсостава, только винтовки СВТ да карабины. Вот и все наше вооружение, которым мы были вооружены, с чем и заняли оборону.

Местность представляла собою густой лесной массив с небольшими полянами поросшими кустарником. На нашем участке обороны, а это левее шоссейной дороги, напротив села Писки, было небольшое паханое поле засеянное рожью. Среди поля росли отдельные деревья и кустарник. Посреди поля было небольшое болотце. Левее поля сплошной смешанный лес, пройдя который, можно было выйти на большой мокрый луг, который тянулся с востока на запад больше чем на километр.
Передний край обороны нашего полка проходил по сплошному лесному массиву та по густым зарослям кустарника. Прямо надо сказать, что рубеж для обороны был весьма неудачным, потому, что перед тобою ничего не видно. С другой стороны, противнику тоже ничего не видно. Это хорошо.

В первую же ночь немцы атаковали наш передний край обороны с использованием артиллерийского и минометного огня. Они открыли неприцельный огонь из автоматов и пулеметов, осветив весь лес разноцветными ракетами, желтых, , белых и красных цветов. Мы ответили организованным ружейным огнем. Немецкие автоматчики до двух часов ночи не утихали и только ровно в два часа ночи, как по сигналу, все замерло. Пойти в атаку ночью немцы не решались, хотя и были вооружены сильнее, чем мы. Наверное, боялись лезть на рожон, да и наверное посчитали, что не было нужды в ночной атаке.

На второй день разведывательный взвод нашей дивизии под командование лейтенанта Прохоренко сделал засаду на шоссейной дороге. Наши разведчики взяли в плен немецкого подполковника Гофмана.
Произошло это так. Наша пехота, пропустив вперед разведчиков, немножко отошла назад, давая немцами понять, что мы отступили. Седоголовый немецкий подполковник Гофман, проехал передний край своей пехоты и на легковом автомобиле въехал в расположение наших разведчиков. Достаточно было одной гранаты, и машина остановилась. Шофер был сразу убит, а на голову подполковника разведчики мгновенно набросили мешок и в таком виде доставили его на командный пункт дивизии.

- Хорош гусь! – смеялись разведчики.
Ошалевший от успехов на западе, он и здесь считал, что для него все можно. Он считал, что его подразделения продвинулись гораздо дальше вперед, чем оно было на самом деле.
- Господин подполковник, скажите, верите ли вы в победу Германии? – спросил наш командир дивизии полковник Широбоков.
- Откровенно говоря – сказал пленник, - победить не победим, но воевать русских научим!
На допросе пленник показал, что на участке фронта нашей дивизии около одиннадцати тысяч активных штыков, не говоря уже об артиллерии, минометах, бронетранспортерах.
- Я хочу видеть того, кто взял меня в плен, – попросил пленный немецкий подполковник. – Я прошел Бельгию, Голландию, Францию. Я воевал в Испании. Меня никто никогда не брал в плен. Покажите мне его.
- Вот он, герой нашего дня! – и полковник Широбоков показал на совсем молодого, невысокого ростом разведчика лейтенанта Прохоренко.
- Поздравляю, молодой человек – сказал подполковник Гофман.

Обстановка для нашего командования была яснее ясного. Против нашей обескровленной дивизии стоял противник, который имел почти десятикратное превосходство в живой силе и технике.
- Однако, - сказал батальонный комиссар Головко, - во что бы то ни стало надо задержать и обескровить врага в этих болотах и лесах. Надо выиграть время и дать возможность другим частям подойти к линии фронта из глубины страны.
Надо отдать должное сказанному немецким подполковником о том, что мы в то время воевать по-настоящему не умели. В трудные минуты боя, многие солдаты, сержанты, а порой и командиры бросали линию фронта, и боясь за сою жизнь, убегали в тыл. Мы в это время спасали в первую очередь себя, мало думали о том, что оставляем нашу землю, наших людей на поругание врагам. И все это происходило потому, что силы враждующих сторон были не равными.
На следующее утро противник превосходящими силами атаковал наш левый фланг в районе железнодорожной станции Емельяновка. Храбро сражались наши солдаты, однако сила есть сила и к вечеру наши подразделения оставили станцию Емельяновка.

Был смертельно ранен лейтенант товарищ Китайцев, который командовал к этому времени ротой. Вражеская пуля попала ему прямо в поясничную часть позвоночника. Печально было глядеть на этого молодого, когда то жизнерадостного товарища, который крутясь на земле, просил нас отомстить фашистам за погубленную его молодую жизнь.
С часу до двух ночи противник устроил психологическую обработку нашего переднего края, но ночью не наступал, как и прежде.
На следующий день, под ударами превосходящих сил противника наши подразделения вынуждены были немного отойти, и заняли оборону на восточной опушке леса, восточнее станции Емельяновка. В результате этого боя, в нашем полку получился большой локтевой разрыв между батальонами. Залатать эту дыру было нечем. У нас не было резервов. Надо было стянуть фланги батальонов. Эту задачу приказал командир полка выполнить мне. Я с двумя солдатами направился вдоль переднего края обороны полка на левый фланг, чтобы разыскать подразделения и по возможности перегруппировать их, поставить в оборону и таким образом связать фланги батальонов.
Пробравшись через лесную чащу и болото, мы вышли на южную опушку леса, как раз напротив станции Емельяновка. Перед нашим взором открылся большой луг, а за ним около станции большие дубы, под которыми беспечно сидело несколько немецких солдат. Их каски поблескивали на солнце. Мы остановились в кустах и стали рассматривать их беспечное расположение.

Левее от нас, в лесу шел бой между нашим первым батальоном и немецкими автоматчиками. Была слышна стрельба наших винтовок и беспрерывная стрекотня немецких автоматов. Оценив обстановку, мы решили возвратиться по обратному маршруту, но в это время автоматная стрельба закончилась и над верхушками деревьев мы увидели серию белых ракет, по всей линии фронта нашего первого батальона. Меня заинтересовал вопрос, что обозначают эти ракеты. Мы затаились в кустах. Через несколько минут, из леса вышла колонна из двадцати немецких автоматчиков и направилась вдоль луга. Я понял, что они вели бой и не достигнув какого то рубежа организованно, по сигналу белых ракет возвращались из переднего края к себе в тыл. По всей видимости, за боеприпасами. Они, наверное, оставили на переднем крае несколько человек, которые вели беспрерывный огонь для создания видимости продолжения наступления.
Я было хотел отдать команду открыть огонь по этой цепочке фашистов из наших трех винтовок, но оценив свое местоположение и обстановку, передумал. Мы находились метрах в трехстах от них. Мы только вызовем огонь на себя, а поставленную задачу не выполним. Отойдя немного назад, мне удалось найти левый фланг второго батальона.

Вечерело. Командир полка приказал мне показать ему расположение наших батальонов. Мы в сопровождении двух красноармейцев, обойдя позиции первого батальона, направились во второй батальон и в стыке между батальонами попали под сильный автоматный огонь немцев. Мы вмиг залегли, но укрыться было негде. Место ровное и мы как на столе. Мы лежим, впившись всем телом в землю, и ожидаем смерти, только редкий папоротник прикрывал наши тела. Мы выхватили наши пистолеты из кобур и не целясь, стали стрелять в сторону немцев. Солдаты, сопровождавшие нас, сделали по несколько прицельных выстрелов и немцы затихли. Два автоматчика, которые вели по нам огонь, были убиты. Мы поднялись и пошли во второй батальон.

- Да, - сказал капитан Горелов, - Такое брат, «удовольствие» редко бывает.
- А я здесь днем проходил и ничего подобного не видел, - сказал я.
- Это они меня, наверное, приметили в этом плаще и решили попугать немного.
Осмотрев позиции второго батальона, командир полка своим визитом подбодрил наших солдат. Он отдал необходимые распоряжения комбату, и мы ушли в район командного пункта полка.
Возвратившись на командный пункт, я ощутил огромную физическую усталость, поужинал и тут же уснул.
Примерно в час ночи немцы открыли беспорядочный огонь из всех видов оружия, дополнительно осветив весь лес ракетами. Это вошло уже в привычку. Казалось, что нет уже живого места на этой земле от разрывов мин и снарядов. Артиллерийская и пулеметная канонада длилась до двух часов ночи. Мы все ожидали, что немцы вот-вот пойдут в ночную атаку и сомнут нашу оборону. Но они в атаку не пошли.

Уже рассветало, когда капитан Горелов подозвал меня к себе и сказал:
- Товарищ Целуйко! Идите в батальон и уточните обстановку, а то после психической артподготовки никаких известий от командиров батальонов до сих пор не поступило.
- Слушаюсь, - ответил я.
Взяв с собою двух солдат из комендантского взвода, я пошел на передовую. Придя на передний край, где вчера был с командиром полка, я был просто поражен тем, что на переднем крае не было ни одного нашего солдата. Ни души. Где они? Куда все подевались? Что случилось? Только несколько убитых наших солдат, да двоих тяжелораненых мы нашли в окопах. Перевязывая им раны, я спросил, где остальные.
- Бежали… все бежали в тыл…
Раненых мы взвалили на свои плечи и унесли на командный пункт полка.

Выслушав мой доклад, капитан Горелов сказал:
- Наверное, они все во второй линии окопов, позади нас. Пойдемте туда.
Капитан Горелов, старший лейтенант Гутников, я и три солдата из охраны, пошли в район второй линии окопов, на розыски нашего войска.
В действительности Горелов был прав. Все они, солдаты сержанты, командиры взводов, рот и батальонов далеко не ушли, они расположились во второй линии окопов. Каждый из них занял себе отдельный окоп или щель и все как один спали крепким сном, оставив оружие на брустверах окопов или в лучшем случае поставив их в углу окопа.
- Собрать оружие! – скомандовал капитан Горелов, - И спрятать!
Винтовки были собраны и спрятаны.
- А теперь будем будить! – Горелов ходил и будил почти каждого палкой по заднице….
- Становись! Равняйсь! Смирно! – подал команды начальник штаба старший лейтенант Гутников Петр.
- Товарищ капитан, личный состав полка по вашему приказанию построен! Начальник штаба – старший лейтенант Гутников.
- Где ваше оружие? – спросил Горелов у солдат.

Все опустили головы. Стоят и молчат. Пришлось оружие раздать.
- Значит, вы все не выдержали и убежали из поля боя, мол, пусть командир полка сам обороняет себя. Пусть сам держит фронт. В том числе пусть охраняет и вас. Так, что ли? Нечего сказать! Такой позор!
- Товарищ капитан, разрешите мне слово сказать, - сказал один солдат.
- Здесь не собрание, но говори.
- Раз командиры сбежали первыми, то что нам еще делать. Мы побежали за ними следом.
Горькая, но чистая, правда, подумал я про себя. От правды никуда не уйдешь.

Да! Не было опытных командиров. Все это была молодежь по 20 – 22 года от роду. Все эти молодые командиры только весной вышли из стен танковых училищ. Они еще не вошли в русло армейской жизни непосредственно в войсках. Они одели на себя форму командного состава, а умения вести себя в бою еще не было.
На должности командиров батальонов были поставлены молодые неопытные лейтенанты. Какие из них комбаты. Они взводами командовали только по несколько недель. А тут им батальоны доверили.
Собранные подразделения получили задачу и побежали на свои прежние рубежи и заняли оборону.
И так, наш фронт открыт. А что делали в это время немцы? А немцы тоже спали. Вот так иногда было в те дни войны. Ночью немцы наступать боялись, а в разведку никого не посылали.
Над нашими позициями целый день летал косолапый «костыль» – самолет-разведчик. Он усиленно искал нашу артиллерию. А у нас ее почти не было. Мы ее и сами редко видели. На всю дивизию, к этому времени, было три сорока пяти миллиметровые пушки, которые как цыгане перекатывались из одних кустов в другие. Постреляют в одном месте немного, потом переезжают в другое. У немцев создается видимость, что у нас много артиллерии. «Костыль» появился в небе, а их уже и след простыл.

В этот же вечер Горелов приказал мне с вечера до утра быть в батальонах, на передовой, для поддержания морального духа солдат, дабы ни один солдат не убежал с передовой.
- Головой отвечаешь. Понял?
Мою новую задачу я хорошо понял. Она очень ответственная – удержать красноармейцев на своих рубежах обороны, поддерживать их моральный дух. А кто я такой? Лейтенант, связист, начальник связи…..
В этот же день поступил приказ командира дивизии – выбить немцев из занимаемых ими рубежей и продвинуться до села Бондаревка.
Но это же фантастика.
Однако приказ есть приказ, его надо выполнить любой ценой. Хотя до Бондаревки больше десяти километров, но мы солдаты сложившейся обстановки не знаем. Старшему командованию виднее.
Контролировать выполнение приказа и управлять батальонами на месте, капитан Горелов приказал мне. Что же, так и быть. Семи смертям не бывать, а одной не миновать – подумал я про себя.

Командиры батальонов получили задачу на предстоящий бой на командном пункте полка, после чего капитан Горелов спросил у комсостава:
- Есть ли у кого какие вопросы?
- Есть вопрос – сказал командир роты лейтенант Голубев.
- Слушаю вас, -сказал Горелов.
- Во-первых, мы танкисты, а почему нас заставляют воевать как пехоту, во-вторых, почему, если у нас не необходимых сил и средств, нас заставляют наступать по несколько раз на день. Это в то время, когда нам и оборону держать нечем. Одни винтовки да карабины. И, в-третьих, нас в военном училище учили, что при наступлении ширина фронта при обороне дается одна, а при наступлении другая. А у нас, что при обороне, что при наступлении ширина фронта одна и та же. Почему?

Все присутствующие, опустив головы слушали вопросы, которые задавал лейтенант Голубев. Эти вопросы в одинаковой степени интересовали всех.
Примерно с минуту капитан Горелов стоял и думал над теми прямыми и конкретными вопросами, которые ежедневно он и сам себе задавал. Но ответа на них так и не находил. А вот сейчас, он командир полка и по долгу службы обязан дать вразумительный и четкий ответ подчиненному. В течение одной минуты он перебрал в своем мозгу все тактические занятия в станах бронетанковой академии. Но ничего из того чего его учили в академии на реальную действительность похожим не было. Горелов тяжело вздохнул и сказал:
- Да, мы не пехотинцы, мы танкисты. Но у нас танков нет. Но мы воины Красной Армии, а поэтому с любым оружием в руках мы обязаны защищать нашу Родину и уничтожать фашистскую гадину.
- Задача ясна? – спросил Горелов.
- Все ясно, - сказал старший политрук Полчанинов, комиссар первого батальона.
- Тогда, по местам, - сказал Горелов.
- Вы, товарищ Целуйко, идите в батальоны и будете выполнять роль контролера, в вопросах выполнения моего приказа, и через каждый час будете мне докладывать о ходе выполнения приказа.
- Слушаюсь, - ответил я и вместе с комбатами и ротными ушел на передовую. По моему сигналу батальоны открыли огонь из винтовок. Пальба длилась десять минут. После этого наша пехота, перебежками стала продвигаться вперед.

Я находился во втором батальоне. Этот район представлял собой почти открытую местность, метров на восемьсот в длину и метров четыреста в ширину. Справа от нас была шоссейная дорога, а левый фланг второго батальона, загибаясь упирался в лесной массив, в котором находился первый батальон. Перед нами посевы зерновых культур.
Вначале наша атака была успешной. Мы немного продвинулись вперед. Но как только второй батальон подошел к опушке леса, то противник открыл по нам ураганный огонь из всех видов оружия. Наша пехота залегла. Больше продвинуться вперед нам не удалось. Мы несли большие потери в людях.
- Где же наша авиация? Где же наша артиллерия? Почему нас никто не поддерживает? –спрашивает у меня лейтенант Голубев.
- Почему нас никто не прикрывает? – спрашивают у меня солдаты.
На все эти вопросы не только я, но и те, кто был старше меня, ответов дать не могли.

За все время наших оборонительных боев мы ни разу не видели наших самолетов, а вражеские – каждый день у нас висели над головой и безнаказанно бомбили нас.
- Окопаться! – скомандовал я после того, когда убедился , что лезть на рожон бессмысленно. Наша атака захлебнулась. Надо немедленно окопаться, зарыться в землю. А потом, по возможности, снова атаковать противника.
Обходя левый фланг батальона, мне приходилось многим бойцам указывать, где лучше вырыть окоп и куда надо вести огонь. Одни солдаты роют окопы, а другие поддерживают их своим огнем.
Когда я беседовал с бойцами на левом фланге батальона у небольшого болотца, то все время со стороны леса раздалась автоматная очередь. Пули просвистели у меня над головой, и одна из них ударила меня прямо в грудь. Я, признаться, здорово испугался, схватился правой рукой за грудь как раз в том месте, где ощутил сильную боль, присел на колени. Бойцы подбежали ко мне и стали спрашивать:
- Что случилось, товарищ лейтенант?
Я медленно разжал кулак, и мы все увидели на моей ладони сплющенную пулю от немецкого автомата. Я слегка выдохнул и громко выругался матом в адрес фашистов.
- Быть вам проклятым навеки – добавил я. – Все равно ваши пули меня не берут! Сволочи вы!

По всей видимости, эта пуля вначале ударилась об ствол впереди стоящей сосны, а потом уже попала в меня. Она перебила ремни портупеи и бинокля как раз в точке их перекрещивания, что и спасло меня.
Прибыв на КП полка, я спросил капитана Горелова:
- Почему нас не поддерживает наша артиллерия?
- Нет снарядов. Привезли снаряды, да не тот калибр. Привезли снаряды до 76-мм пушек, но их, к сожалению, у нас нет.
После моего доклада было составлено письменное донесение командиру дивизии.
В этот вечер я и мой связной рядовой Мазий Михаил Иванович пошли в батальоны для поддержания морального духа наших солдат.
-Товарищи красноармейцы, - сказал комиссар первого батальона политрук Полчанинов Александр Васильевич, к нам прибыл лейтенант Целуйко Иван Леонтьевич, начальник связи полка. Он будет всю ночь вместе с нами. Смотрите! Во время атаки со стороны немцев, никому никуда не уходить! Сидите в своих щелях и будьте готовы к тому, чтобы дать отпор врагу.

Александр Васильевич Полчанинов накануне занятия нами здесь обороны был назначен комиссаром батальона, а до этого он был политруком роты. Он был душой каждого солдата, их совестью и защитой. Его каждое слово глубоко проникало в душу каждого воина, с которым он беседовал. Это человек редчайшей смелости, отваги и геройства. Он всегда был вместе в первых рядах при наступлении на врага. А если наши подразделения вынуждены были отступать, то он всегда был в арьергарде своего подразделения. Это был настоящий коммунист. В беседе с солдатами он умел рассказать всю горькую правду наших неудач на фронте. Он умел словами внушить каждому солдату необходимость драться с врагами насмерть.
- После атаки немцев надо открыть по фашистам огонь, пусть не думают, что с нами уже покончено! – сказал я.
- Правильно! – поддержал командир батальона лейтенант Семенюк.

К полуночи немцы начали свою «психическую», знакомую уже нам атаку. Мы открыли свой ружейно-пулеметный огонь и таким образом дали фашистам понять, что мы не только не уничтожены, но и способны оказать им должное огневое сопротивление. Характерно, что в эту ночь ни один красноармеец не ушел с поля боя. Это уже был успех.
Проверив на рассвете батальоны, я еще раз убедился в высоком моральном духе наших воинов, которые говорили мне:
- И в самом деле, мы можем бить врага, только бы силушки да техники нам побольше!
Так мы держали прочную оборону на этом участке фронта в течении тринадцати дней. Каждый день, а иногда и по несколько раз на день, мы выполняли приказ командира дивизии наступать. И мы наступали. Хотя наши наступления и не были результативными, но за то мы больше не отступали.

Роковым днем для нас в этом районе обороны стало пятое августа 1941 года.
Возвратясь из батальонов на командный пункт полка, перед самым восходом солнца, я доложил капитану Горелову о том, что в батальонах все благополучно, что ночь прошла хорошо. Капитан Горелов приказал своему ординарцу налить мне стакан водки в знак благодарности за хорошее выполнение задания. (До этого я никогда водки не пил, так воспитывали меня в стенах Киевского военного училища связи, за что я был весьма благодарен командованию училища).
Выпив пол стакана сам, я вторую половину отдал моему спутнику Мазий Михаилу, который все ночи был вместе со мной на передовой, в батальонах.

Только я успел взять в рот первый кусок хлеба, как по командному пункту полка посыпались мины и снаряды да свинцовый дождь вражеских пуль ливнем косил листья на деревьях.
- По щелям! – скомандовал капитан Горелов.
Я и Миша побежали в свою щель с небольшим перекрытием, вырытую днем раньше, и по звуки артиллерийской канонады доели свой завтрак. Вначале мы прислушивались к взрывам мин и снарядов, а затем, захмелев от ста граммов водки – задремали.
-Алес, алес – раздалось в моих ушах. Сквозь сон я слышал немецкие слова, которые раздавались над нами. Я вмиг проснулся и понял, что случилось что-то нехорошее. Я насторожился. Приподняв голову из щели, я увидел нескольких немецких солдат, которые прошли мимо нас, и блиндажа где находилось командование полка, связисты со штаба дивизии и наши радисты. Немцы пошли от нас в восточном направлении. Они держали свои автоматы, прижав их к животам и вели неприцельный огонь по нашей отступающей пехоте.
- Миша! Миша!! Проснись! – шепотом сказал я, боясь, чтобы немцы не услышали и не обнаружили нас.
- А? Что? – сквозь сон проговорил Михаил.
- Мишенька, немцы прошли через наш командный пункт, который находился в трехстах метрах от передовой.

Михаил был также удивлен, как и я. Когда цепь немецких автоматчиков скрылась за бугром, я решил проверить блиндажи, в которых было командование полка. Неужели все сидят в щелях – подумал я.
- Миша! Ты сиди здесь, а я проверю блиндажи командира.
- Хорошо, – ответил он.
Скрываясь по кустам, я подбежал к блиндажу командира полка, в котором должен был быть и комиссар, начальник штаба и другие. Но к моему удивлению там никого не было. Вершина дуба, под которым был вырыт блиндаж, была снесена снарядом и лежала рядом с блиндажом. В развалинах других блиндажей также никого не было. Значит все ушли. Почему же я и Миша остались здесь?
В одной из щелей я увидел плащ-палатку да шинель старшего политрука Ведешкина. Где же мои радисты, телефонисты? Конец полевого кабеля остался привязанным к березке и потянулся в восточном направлении. Значит все ушли, решил я, и быстро возвратился к Мише.
- Мишенька! Никого нет. Все ушли.
- А как же мы, товарищ лейтенант?
Я принял решение, во что бы то ни стало пробиваться к своим.
- Товарищ лейтенант! Снимите с петлиц кубики и нарукавные знаки. – настаивал Миша.
- Нет, дорогой мой! Ничего я с себя снимать не буду! Сдаваться в плен фашистам я не собираюсь. У меня вот в планшетке карта с обстановкой, документы по связи. А если суждено будет погибнуть, то я погибну.

Быстро проскочив через кустарники вправо, мы выбежали на поле, где трава была выше колен. С этого момента нам пришлось принять горизонтальное положение, по-пластунски пробираться в восточном направлении к кустарниковым зарослям. Каски пришлось снять, так как они демаскировали нас своим блеском на солнце. Неожиданно для нас мы выползли к гусеничной колее нашего единственного танка Т-34. Глубина колее была 15 – 20 сантиметров и я решил воспользоваться ей.
- Миша, ползи по-пластунски, а то ты демаскируешь нас своей задницей – сказал я.
- Я уже больше не могу ползти, - сказал Михаил, - я устал.
- Тогда ползи впереди меня, а я буду следовать за тобой, только ползи по-пластунски.

Ползли мы медленно с опаской оглядывались по сторонам и назад, чтобы не быть застигнутыми в врасплох. Миша, круглолицый блондин, с голубыми глазами, с почти курносым носом и припухшими губами, был как медвежонок, немного толстоват. Он был мало тренированным молодым солдатом, хотя был уже женат, естественно, что ему было тяжелее, чем мне.
Трава кончилась. Впереди нас белым-бело цветет низкорослая гречиха. До кустарника осталось метров сто. Мы поднялись, и что было сил, помчались через гречаное поле. На встречу нам летели пули. Это наши пули, это наши солдаты где-то впереди. А впереди нас залегли немцы и ведут неприцельный огонь из автоматов и прочесывают кустарник.

Прибежав в кустарник, мы как воры озирались во все стороны. Затем стали потихоньку пробираться вперед и наскочили на немца, который лежал под кустом и вел очередями огонь по нашим отступающим.
Решение созрело вмиг. Я произвел выстрел из пистолета по немцу, прямо в голову. Он, хотел было приподняться и чуть повернул голову на бок, затем ткнулся носом в землю. Я ускорил бег, а Миша за мною следом. Левее нас, еще один автоматчик вел огонь, но нам уже было не до него. И чем быстрее мы бежали к своим, тем гуще пули летели нам на встречу. Я невольно подумал про себя: «Если придется сейчас погибнуть, то пусть меня сразит своя пуля, а не вражеская. Не хочу, чтобы вражеская пуля касалась моего тела».

Когда мы выбежали за лесок, в поле, то увидели село Жупановку и отходящих наших красноармейцев, которые вели редкий огонь по немцам, прикрывая свое отступление.
Михаил вскрикну:
- Товарищ лейтенант! Наши! Наши!.
Мы обняли друг друга и крепко расцеловались как бы встретясь после долгой разлуки.
- Посмотрите на себя, товарищ лейтенант, - сказал Миша и подал мне маленькое зеркальце.
Все мое лицо некогда белолицее, было красное как знамя, кровь готова была брызнуть через кожу.
Мы догнали одного красноармейца, который сказал:
- А вас, товарищ лейтенант, спрашивал капитан Горелов, но никто не знал, где вы есть.
- А где сейчас капитан Горелов? – спросил я у солдата.
- Он уже в деревне.

Мы с Михаилом ускорили шаг. В это время красноармеец, которого мы перегнали, сделал выстрел, и мы невольно оглянулись на него. Он положил свою винтовку прикладом вперед, стволом назад и еще раз произвел выстрел в сторону противника.
- Почему так стреляете? – спросил я у солдата.
- Товарищ лейтенант! Немцы сидят в кустах и их не видно. Я стреляю наугад. Попаду случайно в немца – хорошо, а не попаду – не велика беда. Но за то немцы, слыша нашу стрельбу бояться гнаться за нами. Я прижал их в кустах, а сам отступаю.
- Ты молодец, - сказал я.
Мы побежали на колхозный двор, где большая группа наших солдат пили воду, которую черпали из колодца своими касками. С большой жадностью напились и мы.
- Кто из вас знает, где капитан Горелов – спросил я у них.
- Вон там, за огородами, под теми тополями – показал мне сержант Луценко.
- Благодарю вас.
- Он сам вас давно ищет.
Когда я подошел к капитану Горелову, который сидел на корточках около радиостанции, он вмиг подскочил, обнял меня и расцеловал.
- А я думал, что ты погиб, - сказал капитан Горелов и еще раз крепко меня обнял.

Радисты Любимов и Кульчицкий возились с радиостанцией РБ. Они вызывали штаб дивизии, но штаб упорно не отвечал.
- Что случилось? – спросил я у радистов.
- Штаб дивизии не отвечает на наши вызовы – ответил Любимов.
- Сам проверь! – приказал капитан Горелов. – Может рация, неисправна?
Я нажал на разговорный клапан микротрубки радиостанции. Индикаторная лампочка вмиг загорелась. Значит, передатчик исправен. Затем я произнес кодовую фразу: «Волга, Волга, - Я Дон. Как слышите, отвечайте. Вас не слышу. Я Дон, прием».
В телефонной трубке ответа не последовало. Повернул ручку настройки на пол волны вправо и влево. Слышимость других радиостанций хорошая, а станции штаба дивизии в эфире нет. Я еще трижды сделал вызов штаба дивизии и соседних полков, но ответа не последовало.
- Товарищ капитан, наша радиостанция исправна. Штаб дивизии и соседи не отвечают. Штаб дивизии не работает. Может быть, они также находятся в движении, или с ними что-то случилось.
- Любимов, проверьте на запасной волне, - приказал я.

На запасной волне нам так же никто не ответил.
Только к вечеру стало известно о том, что немцы высадили десант в районе нового командного пункта дивизии, восточнее Жупановки. Они внезапно напали на штаб дивизии и разгромили его. Была уничтожена и радиостанция с которой мы держали связь. Были убиты: комиссар дивизии Головко, начальник связи дивизии майор Пересветов, начальник штаба дивизии майор Травин, начальник оперативного отдела дивизии капитан Журкин, начальник разведки дивизии капитан Хизов и многие другие штабные офицеры, сержанты, солдаты роты связи и штабной роты.
Личный состав полка был собран в лощине восточнее Жупановки. Капитан Горелов приказал отступать развернутым фронтом в восточном направлении вдоль железной дороги. На одном из холмов наш полк стал занимать временную оборону. Но не успели наши солдаты еще окопаться, как немцы открыли по нам огонь, и естественно наша пехота стала панически отступать, бежать. Отступали мы вдоль железной дороги. В одной из лощин соединились штабы двух полков, нашего 80-го и соседнего слева 79-го полка.

- Товарищ лейтенант Целуйко! – обратился ко мне командир соседнего полка Живлюк. – Немедленно организуйте оборону. Примите на себя командование и остановите этих беглецов! Дайте возможность командованию обеих полков отойти подальше.
- Товарищ полковник, - сказал я. – Я же не командир полка. Я начальник связи своего полка. Кто меня будет слушаться?
- Не рассуждать! – крикнул он на меня. – Я здесь старший по воинскому званию и должности, поэтому приказываю вам. Командуйте людьми!
Вначале я хотел ему сказать, что если вы, полковник не в силах командовать своим полком, то я, лейтенант, тем более связист, не в состоянии командовать полу дивизией беглецов. Но в это время ко мне подошел капитан Горелов и тихонько на ухо мне сказал:
- Товарищ Целуйко! Старик ворчун. Не возражай. Иди в боевые порядки к солдатам и понемногу придерживай их.

Я выполнил совет капитана Горелова. С помощью моих связистов, товарищей Любимова, Кульчицкого, связистов Мазия, Быкова, командиров батальонов и политрука Полчанинова, нам удалось создать временную оборону на небольшом холме, покрытом кустарником. Эта оборона продержалась всего полчаса. Красноармейцы, увидев за железнодорожным полотном, обходящих нас немцев, поодиночке стали исчезать из линии обороны.
На одной небольшой, но очень глубокой, речушке мы снова заняли оборону. Буквально через двадцать минут на правом фланге нашей обороны, со стороны шоссейной дороги, появились немецкие бронетранспортеры да автоматчики, которые открыли по нам сильный огонь.

Понеся большие потери, мы в беспорядке стали отступать. Последняя наша надежда и защита – танк Т-34, который прикрывал нас, утонул в этой небольшой речушке, в районе железнодорожного моста.
Казалось, что это наш последний рубеж обороны, так как от нашего полка осталась горсточка людей, моральный дух которых был слишком невелик. Каждый, из уцелевших, хотел жить. Каждый думал о том, что там, на Днепре, враг будет остановлен и ему не будет позволено пройти вглубь страны. Там на Днепре, по-видимому, уже создан оборонительный рубеж, и скоро враг почувствует всю силу удара нашей Красной Армии, будет сурово наказан за поруганную нашу землю.
Ночь провели в поисках выхода из создавшегося положения. На утро заняли временную оборону в районе села Жабне. К полудню нас стали прощупывать немцы, а к вечеру мы отошли к деревне Чигири, что в семи километрах от города Коростень.

Всю ночь шел сильный, холодный дождь. Все мы промокли, как говорят, до ниточки. Замерзли так, что зуб на зуб не попадал.
На рассвете был получен приказ о передаче нашего участка фронта, подошедшей нам на смену 14 стрелковой дивизии.
Остатки личного состава нашего полка построились на юго-восточной окраине села Чигири, в районе небольшого кустарника, на лугу, под покровом низких облаков и моросящего дождя.
- Становись! Равняйсь! Смирно! – скомандовал начальник штаба полка старший лейтенант Гутников. – По порядку номеров – рассчитайсь!
- Первый, второй, третий …., пятьдесят четвертый – расчет окончен! – сказал последний в шеренге солдат.
- Товарищ капитан! Личный состав вверенного вам 80-го танкового полка по вашему приказанию построен. Начальник штаба полка – старший лейтенант Гутников!
- Здравствуйте, товарищи!
- Здравия желаем, товарищ капитан! – не очень громко, но достаточно четко ответили мы, находившиеся в строю.

Капитан Горелов немного помолчал, потом снял с головы фуражку и негромко сказал:
- Дорогие товарищи! Почтим светлую память тех, кто в тяжелых оборонительных боях за нашу Советскую Родину отдал свою жизнь. Почтим их минутой молчания!
Мы все сняли головные уборы и опустили головы.
- Вечна им слава! – сказал старший политрук товарищ Ведешкин, секретарь партий ной организации, который заменил комиссара полка, батальонного комиссара Черний, который был ранен в локтевой сустав в момент нашего отступления 5 августа.
- Товарищ Целуйко, командир дивизии разрешил вам взять только двух радистов, - сказал капитан Горелов, подойдя ко мне. – А вы, товарищ Гутников, остальной личный состав солдат и сержантов, передайте в ведение командования 14-ой стрелковой дивизии, которая нас сменила. Это приказ командира дивизии.

Солдаты зашумели, заворчали. Никто из них не хотел идти в другую дивизию, в незнакомую часть.
- Я ничего больше сделать не могу. Я такой же солдат, как и вы. Я обязан выполнить приказ старшего начальника, – сказал капитан Горелов.
Оставшаяся горсточка людей нашего полка, в количестве пятидесяти шести человек, вместе с командиром полка, перестали больше существовать, как воинская часть. Наш 80-й танковый полк до конца выполнил свою задачу и прекратил свое существование, как боевая часть в районе села Чигири 27-го августа 1941 года. Только штаб полка, сохранив номер воинской части, должен был следовать в новый район для нового формирования.

Когда мы прибыли в город Овруч, капитан Горелов увидел со мной рядом, кроме радистов, моего связного Мизая Мишу и Быкова Павла, то он стал ругать меня за то, что я нарушил приказ командира дивизии и взял «лишних солдат».
- Товарищ капитан, они будут хорошими радистами! – заверил я его.
- Смотри мне! Чтобы комдив не видел нигде их.
Не успели мы приехать в город Чернигов, как все солдаты, которых мы передали 14 стрелковой дивизии, присоединились к нашему полку.
Так закончил свой славный боевой путь наш 80-й танковый полк, воюя без танков, с винтовками в руках, как пехота.