Здесь помещен рассказ о судьбах немцев Восточном Волыни, со времен ссылки до Второй мировой войны. Общая судьба всех волынских немцев, связанная с выселением в Первую МИРОВУЮ войну и возвращением после русской революции. Затем разделение Волыни между Польшей и советской Россией в результате подписания в 1921 году между этими странами Рижского мирного договора. Нелегко было немцам в польской Волыни, но еще хуже было их соплеменникам в условиях советского гнета.
С дружеского позволения автора, а также "Комиссии по восточно-немецкому фольклору" мы публикуем выдержку из недавно изданной книги Альфреда Камана «Родина Волынь» (издательство Эльверт , Марбург, 1985 г.). Полностью эти воспоминания озаглавлены «Теневые страницы моей жизни». В этой книге можно прочитать много интересного о жизни Волыни.
Я, Паула Леоненко, родилась 25 апреля 1907 года в городе Новограде-Волынском в семье Готлиба Гаара, учителя и регента церковного хора и его жены Паулины, урожденной Суттер. Нас было шестеро братьев и сестер. В 1914 году началась Первая мировая воина, затем фронт подошел ближе и все немцы были выселены на Дальний Восток.
Когда отец узнал, что необходимо ехать в Сибирь, он попытался освободиться от этого. С помощью крупной взятки он получил разрешение выехать в немецкие районы на Волге. В деревне Франк в 200 километрах от Саратова отец получил место учителя.
Когда в 1917 году в России неожиданно началась революция, жизнь для нас стала невыносимой и мои родители решили возвратиться в родной город Новоград-Волынский. В конце августа 1918 года мы выехали и только через три месяца попали в родной город.
С Божьей помощью в начале декабря 1918 года мы попали в родной Новоград-Волынский, который в тот момент был занят немецкими войсками. К сожалению, мы не смогли поселиться в своем доме, потому что он был занят русскими староверами под церковь. В кухне и двух соседних комнатах жил поп со своей семьей. Поблизости находился лазарет для немецких солдат. И когда незадолго до Рождества они уехали из города, мы купили у них 7 кроватей, стол и стулья. Все было очень примитивным. На кроватях вместо пружин была проволочная сетка. Мы наполнили соломой наши матрацы, распаковали постели и теперь каждый из нас имел собственную кровать. То, как счастливы мы были, имея возможность спать на своих кроватях, может оценить только тот, кто свыше трех месяцев вынужден был спать на твердых досках.
Однажды после нашего возвращения заболели тифом вначале отец, а через два дня и я. Заболели так же и другие члены семьи, а мать к тому же получила тяжелую форму воспаления легких. И если бы не немецкий врач из лазарета, который за ней хорошо ухаживал, она никогда бы больше не выздоровела.
Когда отец в январе 1919 года выздоровел, он попытался вернуть свой дом. Вышло так, что мы смогли занять часть дома на Пасху 1919 года. Священник освободил для нас кухню и две комнаты, другая часть дома и в дальнейшем использовалась как церковь.
Летом 1919 года началась гражданская война между белой и красной армиями. Во время войны наш город был важным опорным пунктом. В конце 1919 года польские войска с целью помощи белым армиям заняли Украину вплоть до Киева. После чего мы почти целый год смогли отдохнуть от войны. В 1921 году между Польшей и красными был подписан договор, согласно которому поляки должны были оставить город и отойти на запад от него на расстояние 30 километров. При отходе поляков мои две старшие сестры Мария и Герта выехали и Германию, а мы трое самых младших остались с родителями. После того, как наш город заняла красная армия нами снова овладело беспокойство и страх из-за возможных грабежей. Однако стало немного спокойнее. Весной 1921 года Маргарет (16 лет) и я (14 лет) были конфирмированы.
Поскольку в годы войны подобное не происходило, то количество конфирмантов было довольно большим, среди них было даже несколько человек старше 20 лет. С трудом мама достала ткань и пошили нам из нее два одинаковых платья. Мы были похожи друг на друга, как близнецы.
Когда в 1922 году в нашем городе открыли немецкую школу, мы тут же в нее записались, потому что из-за хаоса войны мы пропустили четыре учебных года. Три последующих года нам жилось в основном неплохо. Немцов никто не трогал. Оказывалась всесторонняя помощь в возрождении сельского хозяйства и промышленности. Наша школа имела хорошую репутацию. У нас были хорошие учителя, которые совместно с родителями воспитывали нас. Отец больше не работал учителем; после падения с поезда у него ухудшился слух. Наша семья и семья пастора были в хороших отношениях с учителями до тех пор , пока через несколько лет к нам в школу не прислали учителя-коммуниста. Как атеист он запретил нашим семьям поддерживать связи с учителями, поскольку наша школа не должна была иметь ничего общего с церковью. Он придирался к нам и детям пастора, из-за чего занятия в школе прекратились для нас в муку.
В 1926 году моя сестра Маргарет отказалась посещать школу и эмигрировала в Канаду. Мой брат Хуго и дети нашего пастора в 1926 и 1927 годах для продолжения обучения уехали в Германию, там они получали стипендию от Союза Густава-Адольфа. В 1928 роду граница была закрыта, поэтому я и родители уехать не смогли. Поскольку родители были старые и нуждались в помощи, я решила остаться с ними. Из-за бесконечных придирок я оставила школу и получила профессию конторской служащей. К сожалению , я не смогла получить работу потому, что мой отец служил в церкви. Oт меня требовалось , официально через газету , отказаться от своих родителей. Я и мои родители, были лишены гражданских прав, с нами могли сделать все, что угодно. Отец продолжал служить в церкви бесплатно, потому что любая поддержка, оказываемая общиной, была запрещена государством. К счастью, у нас имелся небольшой надел земли, за счет которого мы жили. Свой надел мы обрабатывали полностью самостоятельно, сами выполняли все работы! Лишь во время уборки урожая мы нанимали несколько поденщиков для того, чтобы скорое убрать его.
В феврале 1929 года отца арестовали и выслали. Затем тщательно осмотрели церковь. В те дни, когда не было службы, она была закрыта. В 22 года, меня избрали секретарем церковного правления и кроме того, во время службы Божьей я играла на фисгармонии. После ареста отца общиной стал управлять молодой священник. Он прослужил только 9 месяцев, затем был арестован и выслан. Больше мы о нем ничего не слышали. Церковь должны были закрыть. И для того, чтобы избежать этого мама убедила старших мужчин, что по воскресеньям она будет читать проповедь. В нашем распоряжении находились книги отца. Проповеди удалось читать только до тех пор, пока этого не заметили. Для того, чтобы не потерять работу, мужчины ушли. Остались только мама и я. Так, меняя друг друга, мы читали проповеди по воскресеньям. И я к тому же играла хоралы на фисгармонии. Таким образом, при непосредственном участии общины нам удалось сохранить церковь вплоть до 1932 года.
В сентябре 1929 года из-за легкомыслия съемщиков полностью сгорел наш дом. Мы потеряли весь урожай и часть скотины. Мы снова остались нищими. Зима застала нас на улице - остались без дома, без еды и без корма для оставшейся скотины. Нас снова принял пастор и мы прожили у него полгода. После того, как мы немного оправились от очередного удара судьбы, осенью 1929 года начали отстраивать свой дом. Поскольку часть стен уже была возведена, нужно было обязательно успеть до зимы возвести крышу. Благодаря теплой осени смогли до зимы завершить запланированные работы. Весной работы продолжались и на страстной четверг 1930 года переехали в свой дом. Многие наши родственники и знакомые помогли нам в строительстве, энергично поддерживая нас. Мы были очень счастливы когда переехали в дом и внесли последние вещи. Я села за пианино и сыграла хорал "Мы благодарим все Бога". Мы с мамой пропели все три строфы.
Очень надеялись на скорое возвращение отца. После многих заявлений мы убедились, что все наши попытки освободить его безуспешны. Отца просто не хотели отпускать. 8 марта 1931 года после двух лет ссылки он умер в Курске.
Летом 1932 года у нас все забрали: дом, землю, скот и еще все, что им понравилось. Нас выгнали из дома, не предоставив никакого приюта. Первую ночь мы провели в саду под открытым небом. На следующее утро я обратилась с просьбой в горсовет оставить нам в собственном доме хотя бы комнату и кухню. Просьбы и мольбы не помогли. Мне ответили: "Делайте, что хотите. Для Вас у нас нет жилья". Наш дом закрыли, а у входа поставили часового. Мы не могли далее ночевать в саду под открытым небом и я пошла в деревню Наталиендорф , которая находилась в пяти километрах oт города. В деревне у нас было много родственников, а мой двоюродный брат был председателем сельсовета. Мама вернулась назад и стерегла в саду наши вещи. Спокойная жизнь в Наталиендорфе продлилась 9 месяцев. В марте 1933 года в село приехала комиссия. Председателя сельсовета арестовали и приговорили к смерти, потому что он не делал так, как хотели коммунисты. Он оставил крестьянам немного пашни и скотины, а остальную часть отдал в коллективное хозяйство. После того, как его арестовали как саботажника, у крестьян все забрали и они стала рабочими коллективного хозяйства. Нам снова не повезло: нашу квартиру разграбили, а нам приказали в 24 часа покинуть село. В сильный мороз нас должны были выслать в Сибирь.
Оставшиеся вещи мы оставили у родственников и пошли снова в город. О квартире мы не могли и мечтать , в течение месяца ночевали у знакомых. Наконец у одной хозяйки нашли маленькую комнату размером в 6 квадратных метров с возможностью использовать кухню. Там поместилась только одна кровать для мамы, комод, маленький стол, стул и сундук. А поскольку для моей кровати не было места, я все время спала на сундуке. Через окно был виден наш дом, между нами было только два сада. К сожалению, мы не могли вступить даже ногой на свой земельный участок. К счастью, после второй конфискации мы оставили картошку у знакомых. На мельнице были еще наша рожь и пшеница. Если бы не эти счастливые обстоятельство, вынуждены были бы голодать. Продукты питания получали люди, у которых было постоянное рабочее место. На предприятиях рабочие получали хлеб, мясо, картошку, об остальных продуктах они должны были заботиться сами. Я, как лишенная гражданских прав, не имела работы и вынуждена была бы голодать.
В Украине в 1933 году начался массовый голод. Много людей голодало и умирали прямо на улицах. Машины собирали мертвых и увозили их на кладбище. Чтобы спастись от голода, я решило найти хоть какую-нибудь работу. Проработав на предприятии три года, можно было вернуть себе избирательное право. Наконец я нашла работу на ткацкой фабрике, где так же немного давали продуктов. Для нас это была большая поддержка; магазины были полностью пусты, и там ничего нельзя было купить. Большой помощью были для нас посылки из-за границы от сестер и брата. Через четыре года я уволилась с фабрики, так как хотела найти другую работу по своей новой профессии.
К сожалению, все было напрасно. Когда я при приеме на работу называла свое имя, меня сразу нее спрашивали, не служил ли мой отец в церкви. Если я отвечала положительно на этот вопрос, мне тут же говорили, что им не нужны люди, которые ходили в церковь. Мои попытки найти работу были тщетны, я была на грани отчаяния. Наконец я нашла место продавца в магазине. Мне нравилась работа и новые коллеги. Я проработала там довольно долго, но меня однажды снова вызвали в кабинет нового директора. Директор задал мне несколько странных вопросов "Не вышла ли я замуж за пастора" и "Не являюсь ли я шпионкой Германии" и т.д. Я не сказала ни слова и молчала, слушая эту ложь. Я хотела работать, зарабатывать деньги, потому и рассказала все о себе. Директор сказал, что он получил приказ уволить меня. Я просила его сказать мне, откуда исходит этот приказ? Он ответил, что ему запрещено говорить об этом. Я рассказала ему кое-что из своей жизни и еще раз попросила его не увольнять меня, он ответил, что я зарекомендовала себя как хорошая и надежная сотрудница. Он согласился взять на себя хлопоты и неприятности, чтобы помочь мне. Он мне сообщил, что приказ исходит от тайной полиции.
Там я знала одного судебного следователя. Боясь потерять работу побежала к нему. Я рассказала ему, что мой отец умер пять лет назад. Я вернула себе избирательные права, однако меня все еще преследуют. Это более не жизнь; если так мучают, так лучше застрелиться. Если он не обещает помочь, то я не вернусь домой, а пойду к находящемуся в 35-ти метрах мосту и брошусь с него вниз. Он меня внимательно выслушал. Встал. Взял меня за руки и сказал: "Успокойтесь, пожалуйста ! Я хочу Вам помочь. Но Вы должны мне пообещать , не забивать себе голову такими мыслями. Идите на работу и скажите директору, что Вы можете продолжать работать. Я во всем разберусь". С тех пор меня оставили в покое. Прекратились допросы. Через сестру директора, с которой я дружила, мне удалось узнать, что некоторое время агент полиции регулярно приходил и расспрашивал обо мне заведующего отделом. Я имела счастье встретить таких милых и добрых людей, о которых еще и сегодня вспоминаю с благодарностью. Работала в магазине до тех пор, пока людей снова не начала выселять.
Однажды у нас снова появился полицейский и забрал с собой наши паспорта. Это означало, что происходит регистрация на высылку. Однако мы были удивлены, когда через несколько недель наши паспорта были возвращены. Эта игра повторялась трижды. И каждый раз в неопределенности проводили бессонные ночи. Только намного позже мы узнали, что нам надо было благодарить нашу хорошую знакомую еврейку. Она работала в милиции и каждый раз клала наши паспорта в число тех, которые надо было вернуть.
В 1934-35 годах многих людей из наших мест высылали в жаркие степи Казахстана и расселили их в чистом поле, где не растет ни дерево ни куст. Пришлось навсегда распрощаться со многими знакомыми и родственниками.
Мы часто думали о том, когда это все закончится и можно будет спать спокойно. Однажды провели опрос. Из дома в дом ходили два человека и спрашивали, есть ли люди верующие в Бога. И когда мама и я ответили утвердительно, нас снова могли подвергнуть репрессиям. Но случилось чудо: с нами ничего не произошло. По-видимому, верующих было слишком много и они не могли что-либо предпринимать. В то же время я познакомилась со своим будущим мужем Александром Леоненко. Он был механиком и служил в армии. Хотя он часто говорил о нашем браке, я отклоняла его предложение, потому что не хотела, чтобы он испортил себе будущее. Он был унтер-офицером и имел возможность, окончив учебу стать инженером. Мы были знакомы больше года. По моему настоянию мы расставались два раза. И когда он снова заговорил о своём предложении, то я рассказала ему о моём прошлом. Но он считал, что это не является препятствием, что он хочет взять на себя всю ответственность. В 1936 году мы поженились. Жили счастливо я продолжала работать в магазине. Мне стало несколько легче. Мой муж (украинец) снял с меня многие заботы. 30 июня 1937 года родился наш сын Виктор. Мама взяла на себя заботы о ребенке и я смогла продолжать работу в магазине. Ребенок принес нам всем много радости. В нашей семье были добрые взаимоотношения. Я считала, что худшие времена позади. Однако меня ожидали вскоре новые испытания.
Муж ходатайствовал о приеме в военное училище. Он хотел стать офицером. Это была его мечта. При приеме документов покопались в прошлом и выяснили, что у меня есть брат и сестра в Германии, с которыми мы могли бы поддерживать тайную переписку и заниматься шпионской деятельностью. Как я и предполагала, моего мужа наказали в связи с этими обстоятельствами. Он вынужден был отказаться от учебы. Ему предложили выбирать: либо развестись со мной, либо отказаться от учебы. Мой муж любил свою профессию. Он был механиком в танковой части и готовил солдат. Долгое время искал выход. И наконец решил остаться со своей семьей. Ушел из армии, много месяцев был безработным, без средств к существованию, перебивался случайными заработками. И наконец однажды, в 1938 году получил место руководителя авторемонтной мастерской. Работа ему очень нравилась и мы были счастливы, что смогли все это пережить. Полтора года мы жили дружно, пока нас не постиг следующий удар.
В 1939 году началась война с Финляндией. Сразу же , в первые дни войны , моего мужа призвали в армию и отправили на фронт. Когда мы, женщины, провожали своих мужей на вокзал, поезд показался нам похоронным. Поскольку на фронте русские несли очень большие потери (целые дивизии были уничтожены), мы не надеялись увидеть еще раз своих мужей. К тому же и зима была очень суровой. Много солдат замерзло. Позже муж рассказывал мне, что он видел солдат, которые совершенно замерзли и превратились в ледяные глыбы. Солдаты погибали прямо в окопах. В такой холод товарищи не могли их даже похоронить и вынуждены были отступать.
Между тем я ушла с работы и получала помощь с места службы мужа. Пришлось долго ждать весточки с фронта. Она появилась нескоро, поэтому мы долго жили в неопределенности. При этом нужно было держаться мужественно. Так как продукты нужны были фронту, населению они выдавались исключительно нормировано. Я вынуждена была ежедневно часами простаивать в очереди, чтобы что-нибудь достать дли семьи. Мне очень помогала мама, которая жила с нами и я знала, что она присмотрит за ребенком, когда я ходила за покупками. Первому ребенку было 2,5 года и я ожидала второго. С ребенком на руках я не выстояла бы в этих бесконечных очередях. К тому же прибавились хлопоты о муже. Мы, женщины, попеременно бегали друг к дружке и спрашивали, не имеет ли кто-нибудь весточки с фронта. Однако никаких известий не было.
После утомительного ожидании я получила наконец письмо от мужа. Он писал, что мне не следует пока о нем беспокоиться, у него все хорошо. Когда их рота уже отправлялась на фронт, к ним примчался какой-то лейтенант и спросил, нет ли среди них специалиста-электрика. Надо было проложить кабель в полевой лазарет и контролировать аппаратуру. Муж вызвался помочь и потому не участвовал в боевых действиях. Машинный зал одновременно был его жилищем. Поскольку помещение хорошо отапливалось, он и не заметил того ужасного холода. В лазарете нужно было довольно часто проверять электропроводку, а так как он носил белый халат, раненные называли его "доктор электрик". Эта новость принесла мне большую радость. Для меня было большим облегчением узнать, что муж находится в безопасности. Господь Бог определенно услышал мои молитвы и спас его от непосредственных ужасов войны.
22 ноября 1939 года на свет появилась наши дочь Рита. Однажды утром , когда закончились наибольшие зимние холода услышали - между Россией и Финляндией заключен мирный договор. Мы прыгали от радости и надеялись, что все снова будет лучше и муж скоро вернется домой. Ожидать пришлось недолго, вскоре первые солдаты стали возвращаться на родину. В последнем письме муж ничего не написал о возвращении и я ждала весточки от него.
Однажды в марте во время сильного ливня с грозой наша квартира получила сильные повреждения. Все имеющиеся емкости стояли на полу, куда устремились потоки воды с потолка. Я с Ритой сидела в одном углу комнаты, а мама с Виктором сидела под зонтиком в другом конце. Вода лилась со всех посудин на пол. Неожиданно открылась дверь и перед нами предстал сияющий от радости муж хотел нас обрадовать, но замер на миг в изумлении, стоя в дверях. От огорчения не мог ступить и шага. Такого он еще не видел. После этого мы радостно подбежали к нему. Он не мог себе представить, что их так обманывали. "Нам рассказывали чудеса о том, как обеспечивают наши семьи. Нам не надо было думать о своих домашних. Надо только верить в победу!" Очень радовался возвращению домой - и вот тебе такое разочарование!
Один товарищ взял его с собой в машину и помог добраться домой, поэтому приехал так быстро и не смог сообщить о приезде. Вместо того, чтобы по приезду домой отдохнуть, на следующий день муж поехал за материалом на крышу и сам ее отремонтировал. И вот наша квартира немного подсохла. Были вынуждены оставаться в той же самой квартире, потому что в городе был большой дефицит жилья. В нашем городе было много воинских частей. Кроме того, западнее города проходила государственная граница и "линия Сталина" , поэтому каждая свободная квартира предназначалась для военных и строителей. Новые дома были очень тесны и многие семьи вынуждены были селиться в одной комнате. Муж снова вернулся на свою работу. Он хорошо зарабатывал и нам полностью хватало на жизнь , мы снова могли хорошо питаться.
К сожалению, это счастливое время очень скоро закончилось. В июне 1941 года началась Вторая мировая война. Мужа тут же призвала в армию и отправили на фронт. Для нас снова начались тяжелые времена. Со временем я пополнила наш запас продуктов. Мы еще не знали, что нас ждет. Война была для нас страшым событием. Фронт приближался все ближе. Через два дня с того момента, как забрали мужа, немецкие войска уже бомбили Новоград-Волынский и другие города Житомирской области. В нашем доме были выбиты окна и обвалился потолок. Большинство людей бежало в села, где не так ощущался весь ужас войны. А что я могла поделать с двумя малыми детьми и больной матерью? Не могла достать машину и не могла идти пешком. Мы остались в квартире на милость судьбы.
Взрывом гранаты засыпало двери дома и мы не могли выбраться из него. Я сказала маме: "Мы должны отсюда как-то выбраться". Подошла к окну, взяла стул и опустила его через окно. Стул встал на ножки. Затем я пересадила через окно Виктора и сказала, что ему надо поставить стул спинкой к стене дома и держать его. Пересадила маму через окно, она стала на спинку стула, а затем на сидение. Потом мама взяла на руки Риту. Только в конце выбралась из квартиры сама.
Когда на короткое время прервалась стрельба, я услышала мужские голоса. Это был дворник из соседней школы. Он остался один и увидев нас, бросился навстречу и перенес нас в свой дом. Боялся остаться один в эта ужасные дни в большом доме. На следующий день утром в наш город вошли немецкие войска.
Они маршировали по улицам города, заходили в дома и разыскивали спрятавшихся русских солдат. Когда немецкие солдаты вошли в школу, мы обратились к ним по-немецки. Они были очень рады услышать здесь родную речь. Один солдат спросил, почему плачут мои дети и я ответила, что они плачут от голода. "Мы уже два дня ничего не ели!". Он сказал, что нам нельзя больше голодать и нам надо бы достать продукты. Я спросила: "Откуда и как? Немецкие войска не позволяют нам выйти на улицу. Кроме того, русские при отступлении облили все продукты бензином и сожгли". Солдаты ушли и через несколько часов возвратились. Каждый нес что-нибудь для нас. Они извинились, что задержались и объяснили, что при таком быстром наступлении кухня не успевает за ними. Один принес мясо и сало, другой - хлеб, третий - мармелад. Они также делились с нами своим пайком, чтобы мы больше не голодали. Они приходили к нам три дня и приносили с собой продукты. Мы были за это очень благодарны. На четвертый день им надо было идти дальше и больше о них мы ничего не слышали.
Через некоторое время фронт отодвинулся дальше на восток и воцарилась тишина, мы пошли взглянуть на наш собственный дом, чтобы узнать, не сможем ли мы в него переехать. Мы столкнулись с ужасным зрелищем: в саду была большая воронка от бомбы диаметром в 15 метров и глубиной 5 метров, на дне которой стояла вода. В доме не было ни одного целого стекла, стены были повреждены, а крыша сорвана. Теперь здесь находился старческий приют. На окна старики прибили картон. Директор приюта даже не пытался произвести какой-нибудь ремонт. Когда шел дождь, вода лилась прямо и жилые помещения. Изумленные увиденным, мы ушли домой.
Через некоторое время к нам пришел какой-то военврач, знакомый моей сестры Эрны из Берлина. Его воинская часть во время наступления остановилась на несколько дней в нашем городе. Эрна дала ему наш адрес и просила его к нам зайти. Через этого военврача доктора Брегеля мои сестра и брат получили от нас первую весточку. Тогда гражданские лица еще не могли писать письма. Только намного позже мы стали отправлять письма в Германию через немецкую управу. Когда господин Брегель увидел нас в полуразвалившейся конуре, он был шокирован и приказал, чтобы нас переселили в новый дом, в котором мы прожили до весны 1942 года.
После того, как в наш город прибыло гражданское управление, я попыталась вернуть себе наш дом. Взамен нам хотели дать неповрежденный дом. Чтобы не иметь неприятностей от возвратившихся хозяев я настаивала на том , чтобы мне вернули наш дом. Прошло несколько недель, пока старикам нашли другой дом. Прошла еще целая зима, пока все были переселены в другие места и мы смогли начать ремонт. Между тем мне поручили выполнять обязанности помощницы учителя. Я была ранее служащей и продавщицей и не чувствовала в себе призвания быть учителем. Когда хотела отказаться, мне сказали, что я знаю немецкий язык и смогу во вновь открытой школе учить детей письму и чтению. Между тем наш дом освободился и можно было начать ремонт. У меня появилось много хлопот с приобретением материалов; нужны были стекло, кирпич, дерево, материалы для крыши. Наш дом находился далеко от школы. Велосипед у нас забрали и я вынуждена была постоянно ходить пешком. Моя работа начиналась в 8 часов, два часа отводились на обед, а затем работа продолжалась до 17-18 часов. В этот перерыв быстро шла обедать, а потом мне надо было идти в другой конец города к нашему дому, чтобы посмотреть, как идут ремонтные работы. Перерыв был слишком коротким для меня, так что я не часто могла пообедать. Себе я брала только кусочек черствого хлеба, масло оставляла детям. Так можно было продержаться до вечера.
В это время один немецкий офицер ехал в отпуск в Германию. Он хотел взять с собой маму, чтобы она через столько лет разлуки могла увидеть своих детей. Для мамы он достал выездные документы. День отъезда наступил неожиданно, этот офицер заехал за мной на работу, чтобы я помогла упаковать вещи. Отъезд намечался через несколько часов. Когда пришла домой, мама сказала мне, что она хочет взять с собой детей, чтобы я могла свободнее заняться ремонтом нашего дома. Офицер быстро поехал к участковому врачу; без справки врача детей не пропустили бы в поезд на Берлин. Быстро упаковала некоторые вещи, затем проводила маму и детей на вокзал и вернулась к нашему ремонтирующемуся дому.
Через несколько дней после отъезда мамы ко мне приехала двоюродная сестра. Ее приезд был как Божий дар. Ей негде было остановиться и она попросила меня позволить ей побыть у меня дома и помочь по хозяйству. Нам обеим хватало работы: и материал доставать, и за ремонтом дома присматривать. Мужчины, помогавшие в строительство, служили в армии и мне приходилось просить командование, чтобы их отпускали для ремонта нашего дома. Надо признать, что со мной всегда обходились вежливо и никогда не отказывали в моих просьбах. У меня было много работы: я работала в две смены и помогала по дому. Еда была плохой, а за 90 рейхсмарок, ежемесячного зарабатка, я не могла ничего купить на черном рынке, все волнения с домом и плохая еда на мне так отразились, что при росте 1м. 63 см я весила всего 90 фунтов. Для оплаты труда наемных рабочих у меня не было денег и я предложила им в качестве эквивалента одежду и сапоги моего мужа. Люди радовались как дети и брали все это с благодарностью. В войну они все потеряли, да и за деньги тогда нечего было купить. Для своего мужа я оставила лучшие вещи, надеясь, что он скоро вернется домой. К сожалению, он не вернулся и сохраненные вещи носил мой сын Виктор.
Хлопоты по восстановлению нашего дома заняли много времени и сначала я решила пока привести в порядок самую большую комнату. С двоюродной сестрой сложили свои вещи в угол, поставили только две кровати, стол, стулья. Впервые за многие годы мы вновь были под собственной крышей. Теперь можно было все лучше осмотреть. Решили обустроить пять комнат, а на остальную часть дома у нас не хватало денег. Когда все было убрано и мебель расставлена (мне оставалось дошить несколько гардин) я встретила господина Эрдмана, капитана из окружного комиссариата. Он был против того, чтобы мы переезжали в собственный дом. Господин капитан спросил о том, как обстоят дела с ремонтом и был очень изумлен, когда я ему сообщила, что мы уже живем в нашем доме. Он не мог в это поверить и захотел сам лично в этом убедиться. Мы договорились, что в следующее воскресенье он придет к нам. Когда он к нам пришел, я показала ему квартиру. Он был поражен и все время говорил: "Нельзя поверить , что человеческие руки могут всё это сделать за такой короткий промежуток времени. Я не мог представить себе и во сне, что это так прекрасно!"
Господин Эрдман достал мне так же документы, по которым я могла поехать в гости в своим брату и сестре. Мама в дети находились там уже три месяца. Через три с половиной недели я вернулась домой с детьми. Мама оставалась все еще в Германии. Вернувшись домой, я возвратилась снова к своим служебным обязанностям. Вместе с двоюродной сестрой я занималась работой по дому и саду. После того, как мы переехали в свои дом, я купила корову, взяла на откорм двух поросят, приобрела курей. Был собран урожай с поля, в саду зрели фрукты. Было очень радостно, что все так удалось устроить. Озимые были посеяны и очень хорошо взошли. За обработку поля мне нужно было много заплатить. У меня не было ни лошадей, ни мужа. Несмотря на все это, я была довольна, потому что у нас снова был свой дом и сад. Я надеялась, что скоро вернется мой муж, тогда мы привели бы в порядок свое небольшое хозяйство. Осень 1942 и зима 1943 года выдались для нас спокойными и мирными. Я жила надеждами на лучшее будущее со своим мужем. Но человек предполагает, а Господь располагает. Все вышло по-другому, весной 1943 года началась партизанская война.
Почти каждую третью или четвертую ночь происходили взрывы на участке железной дороги, которая проходила около нашего дома и вела к областному центру - Житомиру. По этой дороге на фронт шли эшелоны с продовольствием и техникой, поэтому все поезда находились под особым вниманием партизан и брались ими на мушку. Предпринимались попытки пускать два пустых вагона впереди локомотива с целью выявить мины. В ответ на это партизаны ставили часовые мины, которые взрывались как раз посредине поезда и разносили его и щепки. Почти каждую ночь нас будили взрывы. Однажды вечером, когда я только возвратилась с работы домой, неожиданно послышался взрыв, который разбросал нас в разные стороны. Когда все улеглось, мы вышли на улицу и увидели, что партизаны взорвали бак с бензином в 30 м от нашего дома в мастерской по ремонту автомобилей.
В конце марта стало немного спокойнее. В это время я получили известие о том, что в апреле мама хочет приехать домой. Естественно у нас была большая радость , когда наконец прибыл поезд и из вагона появилась мама. Она радовалась приезду домой, потому что истосковалась по Родине. Летом было спокойно лишь до августа 1943 года. Мы наслаждались этой тишиной. В конце августа на площади в центре города для того, чтобы запугать партизан, повесили четырёх мужчин. Идя на работу, я видела их. Они обвинялись в том, что поддерживали контакт с партизанами. Один из них был мой знакомый, очень порядочный, уважаемый человек. Его прекрасные черные волосы развевались на ветру. Я оцепенела и не могла двинуться о места. Это длилось недолго, до тех пор, пока я переборола шок и смогла идти дальше. Жуткое зрелище преследовало меня еще многие годы. Это событие никого не оставило равнодушным, даже школьников. На уроке нельзя было думать о чем-то другом, а надо было заниматься физкультурой, пением, рисованием. Повешенных еще долго не хоронили, поэтому я обходила это место стороной.
Акция властей должна была запугать партизан, но вышло наоборот. Деятельность партизан продолжалась, ежедневно были либо взрывы, либо акты саботажа. Ни один автомобиль не мог свободно ездить по городу, его обязательно обстреливали. Военные двигались только в колоннах. Но, несмотря на это, партизанам ежедневно удавалось уничтожать грузы и убивать людей. Каждый день хоронили до 15 вероломно убитых людей. Мы больше не решались разговаривать на улице по-немецки. Из-за взрывов по железной дороге прекратилось нормальное снабжение войск , начались и военные поражения. В радиопередачах уже не передавались сводки с фронта и мы вынуждены были верить слухам. Мы хорошо поработали в саду и на поле и надеялись в следующем году сделать это ещё лучше. К сожалению, всё вышло по-другому. Сначала было поражение под Сталинградом, потом пошло всё кувырком.
В трех соседних домах находилась военная строительная часть. Сады этих усадеб граничили с нашим садом. Однажды весной 1943 годи три офицера из строительной части гуляли по саду и услышали, как мои дети, играя, разговаривали между собой по-немецки. Они были удивлены и спросили, где дети научились разговаривать по-немецки. Дети рассказали, что дома они разговаривают только по-немецки, что их папа сейчас на войне, а мама и бабушка живут в соседнем доме. Офицеры попросили детей проводить их к маме и бабушке. Когда они вошли в дом, господин обер-лейтенант Шримпф сказал, что были очень удивлены, услышав в чужой стране немецкую речь и тотчас же решили посетить своих немецких соседей. Они проживали в бывшем доме пастора, с детьми которого мы сами когда-то играли. Уже десять лет, как у нас не было пастора и дом его использовался в других целях. Позже я часто задумывалась над словами: "Для тех, кто любит Бога, всё складывается к лучшему". Тогда мы еще не догадывались о том, что значило для нас знакомство с этими людьми. Господа офицеры приходили к нам по праздникам и были рады, когда мы приглашали их по воскресеньям к себе на жареную гусятину или свинину или на чашечку кофе. Моим детям было уже соответственно 6 и 3 года, но гости носили их в основном на руках. Они полюбили наших детей и когда они задерживались допоздна на службе, то приходили к нам, чтобы пожелать им доброй ночи. Все дето 1943 года мы прожили хорошо и весело с нашими соседями. О том, что происходило на фронте, мы не говорили.
20 ноября 1943 мне передали через одного поляка, чтобы я зашла в немецкую управу. Там мне сказали, что необходимо немедленно собрать все самые нужные вещи и быть готовым к эвакуации немецкого населения. Транспорта не было и нужно было идти пешком. Я ответила, что это невозможно: моя мать - старая и больная, она не перенесет такого длинного перехода пешком. Кроме того, у меня двое детей, которых нужно держать за руку, чтобы они не потерялись. Ручной багаж я не могла перевезти, у меня не было машины. Лучше остаться здесь и отдаться на милость судьбы. Мне ответили, что мы должны быть готовыми ко всему - это приказ. Когда я дома все рассказала маме, ее это сильно потрясло, она даже заболела.
Вскоре к нам зашли наши друзья-офицеры и увидев чемоданы спросили - всё ли готово. Когда я им рассказала, что мы должны эвакуироваться пешком, господин Шримпф сказал: "Мы не можем этого допустить. Я поговорю с капитаном, не можем ли мы взять Вас с собой. Мы скоро уезжаем". Во второй половине дня наше настроение было несколько приподнятым. Утром я пошла в немецкую управу и спросила, можем ли мы эвакуироваться вместе с военными их транспортом. Там мне ответили, что это очень хорошо, если кому-нибудь представляется такая возможность. Население нужно эвакуировать, а транспорта нет.
На следующий день к нам пришел господин Шримпф и капитан, чтобы осмотреть наш багаж. Мы поговорили с офицерами. Мама тоже встала и участвовала в приготовлениях к поездке. В конце нашего разговора капитан сказал, что утром 23 ноября за нами приедет грузовик с солдатами, которые погрузят наши вещи. В 9 часов мы должны быть готовы к отъезду, мы им были очень благодарны за то, что они брали нас с собой. Кто знает, что бы с нами случилось, если бы мы остались?
После девятидневной поездки из Ровно мы очутились наконец в Бухау вблизи Карлсбада (Карловы Вары) в Судетах. Поздно вечером мы прибыли на вокзал. Там было несколько машин, так что уехать могли только старики и дети. Всем остальным надо было пройти 5 км. пешком. Какие-то мужчина и женщина вели нас по глубокому снегу в лагерь, в который мы прибыли безмерно уставшими глубокой ночью. Дети уже спали. В углу нам дали ярусные кровати и все мы (51 человек) должны были жить в одной комнате. Это были мужчины, женщины и дети. Как это было "прекрасно", мои читатели могут себе только представить.
Мама была так измотана этой длительной поездкой и лишь одна она из всех прибывших была больна , лежала в кровати. Все женщины попеременно помогали на кухне, так как мы находились на самообеспечении. Отсюда я писала брату и сестре. Просила их забрать нас из лагеря или хотя бы больную маму. Мой брат Хуго сразу же приехал и приложил все силы для того, чтобы забрать маму к себе домой. Он постоянно добивался от властей нашего освобождения из лагеря, но к сожалению напрасно. Он вынужден был вернуться домой без мамы. Из лагеря беженцев не отпускали, если не были предоставлены документы, подтверждающие немецкое гражданство и акт о получении прав гражданства.
Мы все пятеро хотели попасть к нашей сестре Герте Бюнгер в Бухерове. Мой свояк был бургомистром и их семья готова была нас принять. Однако нас оставили на всю зиму в лагере. Наконец весной 1944 года в лагерь прибыла комиссия, которая должна была освободить нас. Сначала у нас взяли все документы, даже свидетельство о крещения и конфирмации. Затем нас измерили, взвесили и мы прошли медицинское освидетельствование. У мамы и двоюродной сестры все шло гладко. Мама как раз заболела и лежала в кровати, когда она и получила акт о приобретении гражданства. Когда очередь дошла до меня, им не понравилась моя фамилия. Я им сказала, что у моего мужа отец был русским. Тогда стало еще хуже. Они настаивали на том, чтобы я приняла девичью фамилию. Мне сказали, что если я не могу решиться на такой шаг, то мне с детьми надо перейти в лагерь для иностранцев. На вопрос, что произойдет с моими детьми, если я изменю фамилию, был получен ответ, что их объявят внебрачными. С этим я естественно, не могла согласиться. Поэтому мои документы не рассматривались. Меня не раз вызывали к руководителю комиссии и каждый раз я отвечала отказом. Однажды ко мне пришел начальник лагеря и начал меня уговаривать, чтобы я наконец изменила фамилию. В противном случае он вынужден будет тут же отправить меня в лагерь для иностранцев. Когда об этом услышала моя мама, она начала горько плакать и умолять: "Паула, не оставляй меня здесь одну на чужбине! Измени фамилию, она будет только в документах иной, а мы все будем знать, что ты замужем. Сделай это для меня и не оставляй меня одну!"
Комиссия готовилась к отъезду. Начальник лагеря пошел со мной к коменданту. Он сообщил ему, что меня удалось убедить и надо подготовить все документы. Я получила акт о приобретении гражданства на имя Паулы Гаар. Мои дети тоже получили фамилию Гаар. После того, как я сообщила брату и сестре о своем освобождении из лагеря, приехал мой брат Хуго и забрал нас к сестре Герте, жившей в Бухерове под Берлином. Когда пришли русские, мы прятались в подвале. Мы боялись встречи с ними, к тому же мы владели русским языком. За исключением коня и телеги русские во дворе моего свояка больше ничего не взяли.
В Бухерове было большое имение, владелец которого погиб на войне, а жена с детьми убежала к родственникам. Мы могли наблюдать за тем, что там происходит. Однажды в поместье приехало несколько чиновников. Дом охранялся день и ночь двумя поляками. Когда они услышала, что мы разговариваем по-русски и сами родом с Украины, стали с нами очень любезны. Поляки часто приходили к Бюнгерам, просили дать какие-нибудь продукты и были очень рады поговорить с нами на польском языке. Однажды ночью в окно, выходившее на улицу, тихо постучали. Мы с детьми уже спали. Я подошла к окну, приоткрыла его и спросила кто там. Это был один наш знакомый солдат из охраны. Ему надо было сообщить мне что-то очень важное. Я впустила его в дом, но свет не зажигала. Хотя я и знала его, но открывала дверь со смешанными чувствами. Он зашел в сени и тихо закрыл за собой дверь. Взял с меня клятву никому, кроме моих родственников о его приходе не говорить. В противном случае его ожидало наказание за предательский поступок. Затем он мне совсем тихо сказал, что подслушал разговор нового бургомистра с приезжими чиновниками во время выпивки и узнал кое-что. Благодаря этому солдату мой свояк и моя племянница не были сосланы и им удалось взять лошадей.
Мы прожили два спокойных года до тех пор, пока летом 1947 года жителям сел не начади выдавать новые паспорта. До сих пор у нас был документ величиной в открытку, без фотографии и только с анкетными данными. В городах документы уже закончили выдавать и тогда мы услышали о том, что немцев из России высылают назад. У меня забрали паспорт и поскольку мне его долгое время не возвращали, я решила бежать на запад. Меня угнетали грустные мысли о том, что мы покинули наш прекрасный дом не по своей вине , а теперь еще должны быть сестре в тягость. К тому же подтвердились снова опасения, что нас вышлют. Я прождала еще некоторое время и, не получив паспорта, стала беспокоиться, я хотела идти с детьми через границу.
Моя сестра Герта убедила меня оставить хотя бы Риту с мамой. Для меня это была дорога в неизвестность, а здесь ребенок по крайней мере был бы сыт. Герта полагала, что она могла бы содержать маму и Риту. В 1947 году мы с Виктором уехали. Намеревались перейти через границу, которая тогда охранялась намного строже. С самого начала перед прибытием поезда толпам людей не дали возможности подойти к поезду. Один железнодорожник спрятал нас в вагоне с углем и очень часто носил уголь ведрами из этого вагона. Он передавал нам информацию о происходящем. Один человек, который хорошо знал местность, согласился за плату перевести нас через границу. Под вечер мы покинули наше убежище и отправились в путь к границе, находившейся на расстоянии 8 км. Перейдя границу, мы вынуждены были пройти еще несколько километров, пока мы достигли специальною укрытия на той стороне. Там мы спрятались в сарае.
В начале 1949 года маму, Риту и двоюродную сестру Фриду должны были из Бухерова отправить в Россию. Однажды вечером пришел приказ быть готовыми к отправке на следующее утро. Это было ужасно! Моя сестра Герта была не в состоянии чем-либо помочь. Она долго раздумывала над случившимся. В спешке сложила самые необходимые вещи и моя племянница Ирена отвезла их в Берлин. Автомобиль ждал их на центральной улице в 4 км от дома. Туда надо было идти пешком, неся в руках багаж. Из-за волнения мама не могла идти. Решение пришло быстро: ее посадили на ручную тележку и доставили в условленное место на центральной улице. Неожиданно мама, Рита и Фрида прибыли к нашей сестре Эрне в Берлин. Сестра Эриа онемела, увидев их у дверей квартиры. Эрна позаботилась о том, чтобы специальный самолет через так называемый "воздушный мост" доставил их на запад. Фрида уехала к своему брату в Шлезвиг-Гольштейн, а мама и Рита прибыли ко мне в лагерь.