Как я уже писал - первые, беспечальные годы моей нескладной жизни проведены были у няньки. И была у няньки дочь, двадцатилетняя Лариска. С Лариской было весело. Она умела есть сразу за обе, внушительных размеров, щеки. Иногда мне казалось, что будь у нее еще пара щек - она бы и за них ела с не меньшим аппетитом. Я безуспешно пытался ей подражать, но получалось только первая стадия - запихивание пищи. Потом я долго сидел, пытаясь хоть немного прожевать. Ничего не получалось. Лариска, смеясь, тыкала пальцем в мою тугую, как барабан, щеку и приговаривала: "Жуй Минька. Жуй-глотай.". Я начинал давиться… Оставим, однако, эти физиологические подробности. Речь пойдет совсем о другом. О детских мечтах. У Лариски была гитара, и она на ней бренчала. Пела песни, какие обыкновенно поют молодые и незамужние, провинциальные девушки. И частушки пела. Как же без них. Правда, самые "наперченные" она при мне не пела, но и те, "дозволенные" я впитывал, как губка. Среди них была одна, совсем незамысловатая и нескладная, но почему-то запомнившаяся:
Моя Манька заболела Перестала водку пить А на дверях написала Без поллитры не входить.
Когда меня, через пару-тройку лет, в первом классе принимали в октябрята, именно этот шедевр я и исполнил на концерте детской самодеятельности. То есть сначала все было как и полагается - речевки, стишки, прикалывание значков с портретом на белые рубашки, правильные песни, а потом… потом кто-то из педагогов сморозил глупость и предложил всем желающим детишкам выйти на сцену и спеть или сплясать просто так, от полноты свежих, октябрятских чувств. В следующий миг я был уже на сцене и объявил, что могу сплясать "русского вприсядку", ну и, само собой, спеть. Заиграл школьный аккордеонист, ну и … все случилось. Заслуженные мной аплодисменты потонули в хохоте. Присутствовавшая на празднике (черти ее принесли) зав. районо, багровая от смеха, прокряхтела: "Бойкий сынок у Ларисмихалны, даром что мать-милиционер хулиганов воспитывает". На следующий день, когда мама вернулась с работы… но я опять отвлекся.
Вернемся к детским мечтам. Злокозненная Лариска научила меня ответу на один из "стандартных" взрослых вопросов, задаваемых маленьким детям - кем я буду, когда вырасту. Программа состояла из четырех пунктов - быть холостым, пить водку, играть на гитаре и петь частушки. Как-то так получилось, что родители, вечно занятые работой, меня никогда не спрашивали о моих "планах на будущее", гостей (а взрослые гости основные "задаватели" этого идиотского вопроса) в нашу комнату в коммунальной квартире, приходило мало, поэтому случая обнародовать эту программу мне не представлялось до… Впрочем, все по порядку.
В то, лето меня повезли к бабушке и дедушке на Украину, в небольшой, уютный городок Новоград-Волынский. В обычную школу я еще не ходил, но уже поступил в первый класс музыкальной и ожидалось, что дедушка финансирует покупку пианино для одаренного (а какого же еще) внука. То есть дедушка еще о своем решении не знал, но бабушка ясно дала понять маме, что переговоры по этому вопросу в тупик не зайдут. Я был далек от переговорного процесса, да и вообще успел не полюбить музыкальную школу, но кто об этом спрашивает ребенка? А уж ребенка в еврейской семье … Надо признаться, что я вообще плохо понимал о чем говорят бабушка с дедушкой, поскольку говорили они на адской смеси идиш с вкраплениями украинских слов. Для бесед со мной они переходили на русский. По крайней мере, так им казалось.
- Ну, Мишенька, чтобы ты хотел иметь на обед?, спрашивала бабушка плавно растягивая слова.
- Я хочу щей, бабушка, отвечал я.
- А цыпленочка хочешь?, не унималась бабушка.
- Не хочу. Хочу щей. И горбушку черного хлеба с подсолнечным маслом и солью. И капусту … квашеную.
Бабушка мрачнела.
- Лариса, чем ребенок у вас там питается, чтоб он был мне здоров? Что это за еда такая?! Ты посмотри на него - чистый
кацап. И говорит как кацап и ест как кацап. Иди, гуляй, кацапская морда. Будешь есть, что дадут.
И я ел, вернее, давился куриными ногами, величиной с мою собственную, бульонами такой крепости, что в них нельзя было утонуть как в Мертвом море, и крупнокалиберными варениками с вишней. Ничего не попишешь - я приехал из "голодной России" и должен был "набрать на свои ребра хоть что-нибудь", как говорила бабушка, за время родительского отпуска. Такая у меня была легенда и я ей вполне соответствовал. Любимым моим занятием было (добрый был мальчик) - задрать перед бабушкой майку и втянуть живот так, что проступали все ребра и даже позвонки. Бабушка, глядя на мой маленький атлас опорно-двигательной системы, украдкой смахивала слезу и шла на кухню печь очередные пироги. Не будем, однако, о грустном.
Обычно, на второй или на третий день после нашего приезда к бабушке с дедушкой приходили в гости соседи, чтобы посмотреть на нас, приехавших "с Москвы", посудачить о том, о сем, поудивляться моему московскому выговору и отведать бабушкиных печений вместе с вишневой и сливовой наливками. Гостей я любил. Пока они болтали, можно было объедаться вишневым вареньем.
Правда, потом для меня наступал час икс. Меня отрывали от любимого варенья и начинали демонстрировать гостям. В этот приезд гвоздем программы был рассказ о моем поступлении в музыкальную школу. Рассказывал дедушка со слов родителей. Родители толком рассказывать не умели, поскольку в их языке таких превосходных степеней для описания этого достославного события просто не имелось.
После того, как гости были совершенно уверены дедушкой в том, что я поступил в одну из лучших музыкальных школ страны, скорее даже не школ, а консерваторий и моя блестящая музыкальная карьера совершенно и бесповоротно решена был объявлен мой музыкальный номер. Я немного застеснялся, даже заупрямился, но был незаметно ущипнут мамой за филейную часть и добровольно, с охотой исполнил песню "Дунай, Дунай, а ну, узнай, где чей подарок", с которой поступал в школу.
Успех таки был. Когда стихли аплодисменты, один из друзей дедушки, ветеринарный врач местного колхозного рынка дядя Петя,
не преминул заметить, что Пьеха, которая в ту пору часто выступала с этой песней, просто отдыхает. Бабушка, победно взглянув
на публику, вдруг изобразила на своем лице легкую озабоченность и задумчиво произнесла:
- Вот только мы не знаем, что делать - ребенок принят по классу фортепьяно, а тут … еще и вокал.
- Будет сам себе играть и петь, сказала соседка. А что вы думаете - двойные ставки на дорогах не валяются.
Все закивали. Никто из присутствующих не видел двойных ставок, валяющихся на дорогах. В принципе, вечер можно было
считать удавшимся, но тут дедушке пришло на ум спросить любимого внука о творческих планах.
- Ну, чахотка (дедушка звал меня чахоткой из-за моей худобы), кем ты будешь, когда вырастешь?
Откуда было мне знать, что дедушка хотел спросить о том, что мне нравится больше - карьера певца или пианиста… . Только
об этом! Увы, я подробно изложил всю программу, заложенную в меня Лариской. Но гостям, по-моему, понравилось. Во всяком
случае, меня просто услали спать, не тронув и пальцем. Родителям может и досталось, но они ни тогда, ни потом мне не
жаловались.
С тех пор прошло без малого четыре десятка лет. На гитаре я играть так и не научился, водку практически не пью, (химиком стал), холостяком … эх, да что там говорить - только частушки, которые я иногда с удовольствием пою, позволяют мне считать, что не все так плохо, как хотелось бы.